В ответ я сладко-сладко ей улыбнулась, считая в уме до десяти, чтобы не поддаться соблазну пристукнуть ее микрофоном или удушить магнитофонным шнуром. На этой неделе в газетах развернулась дискуссия о работающих матерях. В своей колонке Ситронелла нещадно побивала их камнями. С тяжелым сердцем я нажала на «запись».
— Женщины, которые имеют маленьких детей и при этом работают, ужасные эгоистки, — объявила она своим низким, обманчиво ласковым голосом. — Все мы знаем, что первые пять лет жизни ребенка оказывают решающее влияние на его развитие, — невозмутимо продолжала она. — В этот важный период ребенок нуждается в матери. Я феминистка, — объявила она. Кто бы мог подумать… — Однако в данном случае феминистки совершенно неправы.
— Но у большинства женщин просто нет выбора, возвращаться на работу или нет, — возразила я. — Они вынуждены работать из-за денег.
— О, знаю я эту старую отговорку, — произнесла Ситронелла со снисходительной улыбкой. — Нужно чем-то жертвовать.
— Ну, вам-то это ни к чему, — подколола я с непривычной наглостью.
Она заморгала, выпучилась на меня, потом изобразила виноватую улыбку:
— Нет. Думаю, мне очень повезло, что мой муж так много зарабатывает. Более того, мне повезло вдвойне: я всегда могла позволить себе работать дома и делать карьеру
— Карьеру? — насмешливо переспросила я. — И что же за карьеру вы делали, прежде чем стали вести колонку?
— Была консультантом по уходу за детьми, — призналась она, и ее толстый зад беспокойно заерзал на стуле. — Но к чему хвастаться прошлыми достижениями, Араминта? К тому же работать дома не так уж просто, особенно если малыш у вас громкоголосый и требовательный. К счастью, у меня есть помощники по дому.
— Да, — усмехнулась я. — Насколько мне известно, у вас есть няня и горничная.
— И садовник, — добавила она, самодовольно ухмыляясь. — О да, я понимаю, как мне повезло, — продолжала она, теребя необъятное платье-балахон. — Невероятно, невероятно повезло. Но дело не в этом. Дело в том, что маленькие детки должны оставаться с мамочкой.
— Что ж, спасибо большое, Ситронелла, — проговорила я с облегчением, нажав на «стоп». — Еще один мудрый комментарий, украшение нашей программы.
Ситронелла сама проводила меня до двери. Я взглянула на красавицу Франсуазу, которая играла с малышкой Сьенной, и подумала: «Как она может работать на эту ужасную женщину? Бог знает, почему она до сих пор не уволилась».
— Выше нос, Минти! — крикнула мне вслед Ситронелла, когда я шла по подъездной дорожке.
— Выше нос? А я и не грущу, — моя улыбка излучала беззаботность. Но, разумеется, я лгала.
Меня грызла черная тоска. Чернее грязи в самой глубокой сточной канаве. Я опасалась однажды проснуться и обнаружить, что она сгрызла меня напрочь. Я была несчастна. Я захлебывалась отчаянием. Такой тоскливой зимы у меня еще не было. Мой камень опять прогрохотал вниз по склону и намертво застрял в глубокой расселине. На работе я еще кое-как держала себя в руках, занималась делом, резко и недружелюбно пресекая все попытки вытащить меня из раковины, но дома впадала в уныние. Затворяясь в комнате, читала «Большие надежды» и размышляла о своей нелегкой судьбе. Я погружалась в депрессию, тонула в ней. Лелеяла свою тоску, берегла, как бутылку старого портвейна. Должно быть, я действительно была несчастна, потому что когда позвонил Джо, даже не захотела с ним разговаривать.
— Он звонит уже в третий раз, — сообщила Эмбер из-за двери два дня спустя. — Почему бы тебе не поболтать с ним?
— Не хочу, и все, — проворчала я.
— Он сказал, что хочет с тобой побеседовать.
— Мало ли чего он хочет. Целый месяц меня игнорировал.
— Ты не забыла, Минти? — не отставала Эмбер. — Неделя добрых дел еще не кончилась.
— Для меня кончилась.
— Минти, почему ты не желаешь с ним разговаривать?
— Он меня обидел. Вот почему.
— Но это не значит, что ты тоже должна его обижать.
— Почему нет? — равнодушно отозвалась я. Может, мне хочется обижать мужчин.
Мисс Хэвишем отомстила мужчинам, внушив своей воспитаннице Эстелле презрение к противоположному полу. И я теперь тоже намеревалась презирать мужчин. Они заслуживали презрения. Все до единого. Низшая раса. Без чувств, без совести. Бросить женщину у алтаря и, не задумываясь, жениться на другой. Я больше не доверяла мужчинам. Ни одному из них. Знать их не желала. Я вообще не хотела ни с кем общаться. За несколько дней я обросла непробиваемым панцирем безразличия. Моя раковина затвердела и застыла, как мерзлая январская земля. Мне больше не нужен был «Решающий фактор». Я избавилась от нерешительности раз и навсегда. Когда шестого числа Эмбер сказала, что пора снимать рождественские украшения, не то мы навлечем на себя беду, я рассмеялась горьким, безжизненным смехом. Тогда она объявила, что сама уберет игрушки. И посадит деревце в моем саду — она специально попросила елочку с корнями. Я даже не вызвалась ей помочь. Я стала жестокой и бессердечной. Потому что Доминик так безжалостно обошелся со мной. Когда позже, в тот день, Эмбер позвала меня с первого этажа, я только заворчала и уткнулась в книгу:
«Мисс Хэвишем поманила к себе Эстеллу[56]…
– Поиграй с этим мальчиком в карты…
— С этим мальчиком! Но ведь это самый обыкновенный деревенский мальчик!
Мне показалось — только я не поверил своим ушам, — будто мисс Хэвишем ответила:
— Ну что же! Ты можешь разбить его сердце!»
— Минти! — снова позвала Эмбер.
— Что? — крикнула я.
— Иди сюда.
— Не хочу.
— Спускайся!
— Нет.
— Пожалуйста.
— Отстань.
— Я хочу тебе кое-что показать.
— Меня это не интересует.
— Ты будешь в восторге.
Уф! Любопытство заставило меня спуститься. Эмбер была в саду. Она посадила елку. Уж как умудрилась, не знаю, ведь земля замерзла намертво. На низкой ограде, ластясь к Эмбер, сидела очаровательная черная кошечка. Я никогда ее раньше не видела.
— Смотри, какая лапочка! — произнесла Эмбер с восхищенной улыбкой. У нее изо рта вылетали маленькие клубы пара.
— Да, — согласилась я. — Хорошенькая. — Котенок был крошечный, с узкими глазками, будто с примесью сиамской крови, на кончике хвоста у него был забавный маленький завиток в форме вопросительного знака.
— Какая тощая, — заметила Эмбер. Я ступила на обледеневшую землю. — Как она только выжила в такой мороз. Наверное, уже давно не ела.
Бедняжка! Лед, сковавший мое сердце, треснул, на глазах появились слезы. Я подошла поближе и погладила котенка. Он встал на задние лапки и волнообразным движением потерся мордочкой о мою ладонь.
— Надо дать ей молока, — сказала я.
— Верно. Кис-кис! — позвала Эмбер. Просить котенка дважды не пришлось. Он уже прошмыгнул в открытую дверь, забежал на кухню и принялся тереться о ноги Эмбер, неустанно описывая восьмерку. Мы налили ему молока, накрошили ветчины и немного копченого лосося.
— У меня есть банка русской икры, — возбужденно сказала Эмбер. — Наверняка кошки такое любят.
— Наверняка, — согласилась я. — Но мне кажется, нужно дать малышу нормальной кошачьей еды.
Я сбегала в магазинчик на углу и вернулась с парой баночек «Вискас».
Котенок тем временем уже умял всю икру и теперь покоился на коленях у Эмбер, разомлев от счастья и урча, как маленький трактор. Так у нас появилась кошка.
— Как мы ее назовем? — спросила я чуть позже, поглаживая маленькие треугольные кошачьи ушки. — Надо придумать ей имя. Может, Кристина?
— Почему?
— Потому что сегодня Крещение.
— М-м-м, — задумалась Эмбер.
— Можно назвать ее просто Киской, — предложила я. — Или Кисточкой. Или Кисонькой. Или…
— Пердита, — вдруг произнесла Эмбер. — Вот как я хочу ее назвать. В честь Пердиты из «Зимней сказки»[57], — объяснила она. — Малышка Пердита потерялась, но в конце концов нашлась. Прекрасная пьеса, — мечтательно говорила она. — Об искуплении и возрождении. О том, что судьба иногда дает тебе еще один шанс, когда кажется, что все уже потеряно.
— Пердита, — произнесла я. — Урчалка Пердита. Но откуда ты знаешь, что это девочка?