— Алло, — прогнусавила она. — Книшний мака-зин «Бор-р-дерз»? Уи. Говор-р-ить Сильвия Дю-пон. — О господи, опять она взялась за старые штучки. — Й-а звонить, чтобы заказить оч-чень карошший книга, ка-аторий весь мой друзийа рекомендовать. Оно на-зивать «Общественний полза», очень карошший автор, Эмбер Дейн. Й-а хотеть заказить дьесать штюк, силь ву пле… уи, уи… мерси… оревуар… Ха! — Положив трубку, Эмбер закатилась хохотом.
— Только не говори, что ты потом забываешь прийти и забрать книги, — сказала я.
— Да! — ухмыльнулась Эмбер. — Им ничего не остается, как их продать!
— И много книжных магазинов ты уже обзвонила?
— Тридцать три, — гордо ответила она. — И все время говорю с разным иностранным акцентом. Особенно классно получается с русским. Хочешь, продемонстрирую?
— Нет, спасибо. Надеюсь, ты вспомнишь, кем притворялась — русской или француженкой, — когда они перезвонят тебе и скажут, что заказ доставлен.
— Не глупи, Минти. Я всегда даю неправильный номер телефона.
— Ты чудовище, — со смехом признала я.
— Слушай, думаешь, легко быть писателем? Приходится использовать все доступные средства. — Откуда ни возьмись появилась Пердита и, урча, запрыгнула к Эмбер на колени.
— Она так хорошо выглядит, — оценила я, погладив кошку по голове. — Поправилась.
— Да, но мы не будем объедаться. Ведь мы же не хотим разжиреть, да, киска? Ну что, Пердита, покажем тетушке Минти, что мамочка купила нам сегодня в «Харродз»?
Эмбер блаженно улыбнулась, исчезла в кухне и вернулась с кошачьей корзинкой, отделанной мехом, и фарфоровой мисочкой с инициалами.
— Последний писк кошачьей моды, — довольно объявила кузина. — Все лучшее для нашей малышки.
— Повезло тебе, Пердита, — вздохнула я. — Меня бы так кто любил.
Эмбер открыла банку сардин в масле и наполнила до краев именную мисочку.
— Не переусердствуй, — предостерегла я. — Ей нельзя есть слишком много, а то плохо станет. Хотя сейчас у нее вид что надо.
— По-моему, она все еще растет, — оправдывалась Эмбер. Пердита пожадничала и поперхнулась. — Помни, Минти, мы должны компенсировать ей несчастное детство.
«Алло!» — проскрипел Педро. Звонил телефон. Наверное, кто-нибудь из книжного магазина. «Как поживаете?» — кричал Педро вслед, пока я шла в прихожую. «Да… да… да», — скучающим голосом повторял он. Я сняла трубку:
— Алло!
— Это Минти Мэлоун? — женский голос на другом конце провода был мне незнаком. Казалось, звонившая сильно расстроена. Пораженная ее тоном, я замешкалась с ответом.
— Это Минти Мэлоун? — повторила женщина, уже более настойчиво.
— Да. Это я. Кто говорит?
Наступила минутная пауза, и я начала нервничать.
— Вы меня не знаете, — с опаской сообщила незнакомка. Выговор у нее был аристократический. — Но мне очень нужно с вами побеседовать. — Она отчетливо произносила каждую букву.
— Зачем?
— Мое имя — Вирджиния Парк.
Пол в прихожей накренился под ногами. Хорошо, что рядом был стул, на который я и рухнула. Лицо у меня горело, а сердце отбивало барабанную дробь.
— Вы знаете, кто я такая? — поинтересовалась она. Голос у нее дрожал от волнения.
— Да, — тихо откликнулась я. — Знаю.
— Мне необходимо с вами поговорить, — повторила она.
— Зачем? — Меня подташнивало.
— Думаю, вас заинтересует то, что я хочу рассказать.
— О чем? — будто издалека услышала я свой голос. Мне было страшно, но до смерти любопытно.
— О Доминике, — чуть ли не прошептала она. — Я хочу рассказать вам кое-что о Доминике.
Так я и знала. А с какой еще стати она вздумала мне звонить? Что же произошло? Сердце сжалось от страха. О боже… Нет! Прошу тебя, Господи, нет! Он ужасно со мной обошелся, но я не желала ему плохого. В воображении пронеслись картины: останки Доминика размазаны по всему шоссе М‑1 [65], их собирают в пластиковый мешок. Доминик попал в ужасную аварию. Так вот почему она мне звонит: его мать, наверное, обезумела от горя.
— Он умер? — пролепетала я. Голова шла кругом. — Просто скажите. Что-то случилось? Он мертв?
— Нет, не мертв, — отрезала она. — Но лучше бы сдох, будь он проклят!
— Тогда почему вы звоните?
— Потому что… — в трубке послышались отчетливые рыдания. — Потому что этот ублюдок только что разорвал помолвку.
— Мы должны были пожениться в мае, — рассказывала она в перерывах между всхлипываниями. — Мое платье было уже почти готово. Отели забронированы. Мы даже позировали для «Лестершир лайф».
— Понятно, — кивнула я.
— Но на прошлой неделе мы ужинали, и вдруг, ни с того ни с сего, Доминик сказал… сказал… что не хочет жениться. Что не может… пройти… пройти через это. И не собирается… брать на себя обязательства. Сказал, что совершил дурацкую ошибку, и теперь все изменилось.
— О-о!.. — протянула я, не в силах выговорить ни слова.
— Я потеряла сон, — жаловалась она. — Хотела покончить с собой. Не понимала, что делать. Но я знала о вас. Я его о вас пару раз спрашивала. Видела ваше имя и телефон у него в адресной книге. Он зачеркнул их, но разобрать было можно.
— О! — снова выдала я. Лучше бы она мне этого не говорила.
— И когда я забирала из его дома свои вещи, то записала ваш номер. А утром увидела статью в «Ивнинг стандард» и поняла, что просто обязана поговорить с вами.
— Но зачем? — удивилась я.
— Подумала, что после того, как он обошелся с вами, вы могли быть дать мне совет.
— Откуда вы знаете, как он со мной обошелся? — недоумевала я. — Не могу представить, чтобы он добровольно вам рассказал. И вообще, — сердце сжала ледяная ладонь, — хотелось бы знать, когда вы познакомились.
— Много лет назад, — не стала скрывать она. — Мы встречались еще в начале девяностых, правда недолго.
— О, — язык отказывался мне служить. — Я об этом не знала.
— Я по нему с ума сходила, но наш роман быстро закончился. И вот в прошлом июле мы случайно столкнулись в «Харродз». Выглядел он ужасно. Сказал, что собирается жениться и жутко нервничает. Я пожелала ему удачи и забыла об этом. Каково же было мое удивление, когда в начале августа он сам связался со мной — у него остался мой номер. Я спросила его, как прошла свадьба.
— И что он ответил?
— Сказал, что не хочет об этом разговаривать.
— Еще бы. Но что-то он все-таки сообщил? Как-то объяснил свое поведение?
— Он сказал, что, в конце концов, так и не женился, потому что… как же он выразился? Ах да! Потому что возникла «проблема с церковью»…
Проблема с церковью? Проблема с церковью? Вот что он говорил чужим людям! Что возникла проблема с церковью! Я чуть не задохнулась от возмущения.
— Единственная проблема с церковью, — произнесла я ледяным тоном, — состояла в том, что Доминик сбежал в середине церемонии, бросив меня на глазах у двухсот восьмидесяти человек.
— О господи! — выдохнула она. — Он ничего такого не говорил.
— Еще бы… — Внутри меня что-то сломалось, треснуло. От подавленной грусти не осталось и следа. Ее место заняла злоба.
— Это так унизительно, — сокрушалась Вирджиния Парк. Она опять заплакала.
— Вы абсолютно правы, — согласилась я. — Это унизительно.
— О нашей помолвке объявили в газетах, — рыдала она. — Об этом знали все. Мне так плохо, так ужасно, — причитала она, все также отчетливо и точно выговаривая каждый звук. — Не знаю, что делать. — Всхлип. — Почему это случилось со мной?
— Я скажу вам, что надо делать, — процедила я.
— Что?
— Я скажу вам, что надо делать! — выкрикнула я, вскакивая со стула.
— Да? Что?
— Радоваться! Вот что… Радоваться!
— Не понимаю, о чем вы?
— Радуйтесь, что судьба избавила вас от брака со столь мелочным, столь… мерзким, малодушным… — Почему-то все слова, приходившие на ум, начинались на букву «м». — Мерзавец, монстр…
— Мучитель женщин! — суфлировала Эмбер, которая до того тихонько сидела себе на лестнице. Вирджиния Парк всхлипнула.
— Мне вас жаль. — Я вдруг почувствовала такую усталость, что ухватилась за столик в прихожей. — Я понимаю, как вы страдаете. Потому что пережила то же самое. Но вы спросили совета и получили его. Повторю еще раз. Я готова кричать это с крыши: радуйтесь! ликуйте! благодарите Бога! Аллилуйя! Бог вас спас. До свидания!