Я вытаращила глаза. А что же еще? Вид у него был такой, будто он вот-вот родит. Он походил на мужика с того дурацкого рекламного плаката, который призывал мужчин «быть ответственными».
— Уэсли, если это не первоапрельская шутка, то что? — поинтересовалась я.
— Сопереживаю.
— Что?!
— Я сопереживаю. Проникаюсь чувствами Дейдры. Хочу до конца понять, что она ощущает. — Он задрал джемпер, демонстрируя нечто похожее на зеленый полотняный бронежилет, прикрепленный к животу скотчем.
— Это накладной живот, — объяснил он. — Для мужчин. Чтобы они сумели понять, каково их беременным подругам.
— О…
— Прислали из Америки, — похвастался он. — По Интернету заказал. У нас такие не продаются.
— И, слава богу, — порадовалась я. — Выглядит ужасно. Какой уважающий себя британец согласится напялить подобный кошмар?
— Ну… я же согласился, — ответил Уэсли. По-моему, он немного обиделся. — Мне кажется, это хорошая идея. Его можно чем-нибудь набивать, по мере роста эмбриона. Мы с Дейдрой уже на шестом месяце, — сообщил он. Потом встал и подпер ладонями спину. — О боже, моя спина меня убивает, — пожаловался он.
— Уэсли!
— Я буду так рад, когда все закончится.
— Хватит тебе!
— У меня жуткие спазмы…
— Ради бога, прекрати!
— И все время тошнит.
— Прошу тебя, Уэсли! — со смехом умоляла я. — Хватило с нас одной Мелинды.
— Кстати, ты слышала? Она возвращается на работу, — проинформировал он, достав каталог магазина «Малыш и мама».
— Что?! — Улыбка осыпалась с моего лица на пол.
— Мелинда возвращается. Ты еще не знаешь? Я в ужасе таращилась на него:
— Нет.
— Все о'кей, Минти. Не переживай, тебе ничего не грозит. Она будет работать в ночную смену.
— Звонки от придурков в прямом эфире?
— С двух до четырех ночи. У Джека были дыры в расписании, и она как раз подойдет, ведь не надо будет писать сценарий.
— Это уж точно.
— От нее требуется только не спать и отшивать крезанутых.
— Как только она согласилась после той жуткой ссоры?
— Очевидно, ей отчаянно хочется вернуться и быть «вадиоведущей», а Джек выбился из сил, пытаясь подобрать кого-то на эту должность. О, легок на помине… — добавил Уэсли.
— Доброе утро! — весело поздоровался Джек. В последнее время он выглядел намного счастливее. — Как у нас чисто, — подозрительно осмотрелся он. — Неужели рак на горе свистнул и пришли уборщики? Уэсли, мне страшно даже предположить, зачем ты запихнул подушку под свитер.
— Это не подушка, а накладной живот для сопереживания.
— Все ясно, — ошалел Джек. — Доброе утро, Минти! — обратился он ко мне. — У тебя довольный вид. Прямо-таки цветешь.
— Цвету? — с недоверием спросила я. — Правда?
— Да, — подтвердил он. — Цветешь и пахнешь. — Он взял со стола Уэсли «Книгу молодой мамы» и улыбнулся мне краешком губ. — Ты что, влюбилась?
— Что? О нет. Просто счастлива, — объяснила я. — Вот и все. Я будто родилась заново.
— Вот-вот, Дейдру это тоже ждет, — скорчив гримасу объявил Уэсли. — Наверное, это очень больно.
— Что? — спросил Джек.
— Я сказала «родилась заново», а не «родила».
— Ты уверена, что гормоны тут ни при чем? — не поверил Уэсли, доставая книгу Мириам Стоппард.
— Уверена. Это было внутреннее перерождение.
— А вид у тебя такой, будто ты влюбилась, — кинул Джек через плечо, заходя в свой кабинет.
— Да, — вдруг изрекла Моника. — И, правда.
— Вы что, издеваетесь, что ли? — рассмеялась я. Потом сняла трубку и позвонила Джо.
Понимаете, я хотела все ему рассказать. Хотела рассказать о своем новом прорыве. О том, как я выбросила Доминика на помойку прошлого. И мы договорились встретиться в «Скрин-он-зе-Грин», в Айлингтоне, в шесть часов на следующий вечер.
— Ты выглядишь отталкивающе, — восхищенно произнес он, громко чмокнув меня в щеку.
— На себя посмотри, страшилище! — весело ответила я и тут же оговорилась: — Это я, любя так тебя называю.
— Знаю-знаю, — улыбнулся он, и мы зашли внутрь.
Я еще раз посмотрела на него. Ощущение было такое, будто сегодня я впервые отчетливо его вижу — прежде темная тень Доминика застила мне глаза. Хотелось рассказать Джо о встрече с Домиником, но я решила подождать до конца показа. Это была новая фильмокопия классической картины Джона Шлезингера «Вдали от безумной толпы» [70].
— Только прошу, не шурши попкорном, — предупредил Джо, когда свет погас, наступила темнота и раздвинулся нейлоновый занавес.
— У меня нет попкорна, — ответила я.
— И не разговаривай со мной во время сеанса, — продолжал он. На экране появилась Джули Кристи. — Это очень раздражает, и не только меня.
— Ш-ш! — зашикал кто-то с заднего ряда.
— Вот видишь! — Я закатила глаза. — И не хватайся за меня, когда будет страшно, — прошептал он. — Я тебя знаю.
— Это же не фильм ужасов, — прошептала я в ответ.
— Тогда просто не трогай меня, о'кей? — велел он и обнял меня правой рукой.
Я хихикнула. А потом покраснела. Я чувствовала себя необъяснимо счастливой, потому что снова была рядом с Джо. Но скоро я уже очутилась среди холмов Уэссекса, с волнением сопереживала борьбе Батшебы за свою ферму, ее страсти к сержанту Трою. Однако и слепому было ясно, что Трои — мелочный ублюдок, а Батшеба — полная идиотка, раз отвергает замечательного Гэбриэла Оука. В конце концов, у нее открылись глаза. «Оглянись, — говорит Алан Бэйтс Джули Кристи в конце фильма, — и я буду рядом. И когда я оглянусь, — беззаботно продолжает он, — рядом будешь ты». И улыбается. Джули Кристи отвечает ему улыбкой. Они исчезают из кадра, идут титры.
— Вот это называется счастливый конец, — провозгласила я, когда мы поднялись с мест. — Наконец-то она прозрела.
— Но Харди сперва заставил ее помучиться, — заметил Джо. — Он все время измывается над своими героинями, устраивает им адские испытания. Так! — произнес он и взял меня под руку. И теперь, свободная от чар Доминика, я почувствовала, как внутри что-то подпрыгнуло. — Пойдем со мной, — скомандовал он и мягко добавил: — Пожалуйста.
Мы шагали по Апперстрит и Роузбериавеню, и мне было очень-очень хорошо. Наконец-то я могу жить дальше. Жить дальше вместе с Джо. Конечно, мы можем быть больше чем друзьями. Нужно просто убедить его, что Доминик меня уже не интересует. Ведь это правда. Мне плевать на Доминика. Он утратил реальность, стал героем страшного, беспокойного сна. И сейчас я просыпаюсь, а он растворяется в воздухе, как привидение, бесплотный пришелец из другого мира. Теперь у меня есть Джо. Из плоти и крови. Его твердая и сильная рука держит меня под руку. Мы разговариваем о фильмах и режиссерах, и мне это очень нравится, ведь он так много знает, а я очень люблю кино. Мы проходили мимо «Садлерз-Уэллз». Люди спешили в театр, и тут, к своему изумлению, я увидела папу. Он стоял у входа. У него был взволнованный вид. Даже странно, ведь обычно он такой спокойный. Наверное, мама задержалась на какой-нибудь благотворительной вечеринке.
— Папа! — позвала я, вспомнила его записку на доске в церкви Сент-Брайдз, и сердце мое наполнилось нежностью. — Папочка! — еще раз закричала я. Но он не слышал. Он стоял у входа, но не махал рукой, а хмурил брови. И тут, наконец, заметил меня. Видели бы вы, как он удивился!
— Минти? — с изумлением спросил он.
— Привет! Что будете смотреть?
— О… Хм… «Коппелию», — ответил он, слегка занервничав. Интересно, мне показалось или он действительно покраснел?
— Это Джо, — представила я.
Джо и папа обменялись рукопожатием. Так мы и стояли несколько секунд, а потом папа вдруг произнес:
— Что ж, не буду вас задерживать. — Как будто не хотел, чтобы мы здесь торчали. Меня это озадачило.
— Надеюсь, спектакль вам понравится, — произнесла я. — И надеюсь, мама не слишком опоздает. — Папа улыбнулся, какой-то напряженной улыбкой, и мы с Джо ушли.
Я рассказала Джо о маминой одержимости филантропией. Мы перешли улицу, повернули налево, на Эксмаут-Маркет, и остановились у дверей кафе «Кик». Обстановка внутри была очень простая, зато имелось три стола для игры в настольный футбол.
— Давно хотел показать тебе это местечко, — заметил Джо. — Но никак… не подворачивалось удобного случая. А сегодня как раз подходящий момент.