– Софи, ты готова помочь коллегам? – обратился к ней Джек.
Софи сверилась с содержимым своей папки, заправила волосы за уши и вернула на переносицу съехавшие очки в тонкой проволочной оправе.
– Сегодня поступило сообщение о наркомании среди школьников, – решительно вступила она. – Кроме того, организуется компания в поддержку магазина «Барт». Я просмотрела каталоги издательств. На этой неделе выходит новая биография Бориса Ельцина – я запросила экземпляр. И, разумеется, через три дня объявят список претендентов на премию Тернера.
– Превосходно, – похвалил Джек. – Что-нибудь еще?
– Да. Я говорила с агентом Питера Гринуэя и договорилась об эксклюзивном интервью. У него выходит новый фильм. Также нас ждет специальный репортаж с Эдинбургского фестиваля[41].
– Молодец! – одобрил Джек. Но Софи еще не закончила:
– Один из членов труппы Королевского оперного театра ушел на пенсию. И я хотела бы обратить ваше особое внимание на очень интересное новое исследование, которое показывает, что популярность брака падает, – оживленно продолжила она. – Статистика свидетельствует: количество заключаемых браков опустилось до небывало низкого уровня. Я подумала, что Минти могла бы сделать репортаж о развенчании свадебного мифа. По-моему, это захватывающая тема, и...
Джек хотел, было вмешаться и даже открыл рот, но его опередила Мелинда.
– Как можно пвосить об этом Минти? – возмутилась она. – Бедняжку только что бвосили в цевкви!
Мое лицо стало пунцовым, живот свело судорогой. Проклятая Мелинда! Безмозглая корова! И тут, к моему ужасу, Мелинда встала и положила толстые, унизанные кольцами пальцы поверх огромного брюха:
– По-моему, сейчас мы должны быть очень добвы к Минти. Потому что она только что певежила настоящий квизис. Кошмавное, кошмавное унижение. И я хочу сказать, Минти, что восхищаюсь твоей хвабвостью! – Она наконец-то заткнулась, села и одарила лучезарной улыбкой всех присутствующих, словно предвкушая аплодисменты.
Повисла тяжелая тишина. Все смущенно уставились в пол, а я попробовала подсчитать, когда же Мелинда должна уйти в дородовый отпуск. Наверное, уже скоро. Через два или три месяца? Буду вычеркивать дни в календаре. Потом я опять взглянула на нее, и меня озарило: а ведь Эмбер права! Права, что у беременных мозги уменьшаются. Вот вам живое доказательство. На толстых голых ногах Мелинды вздувались вены, извилистые и рельефные, как потеки белой глазури на шоколадном пироге. Она и до беременности была коротенькой и одутловатой, а теперь и вовсе походила на гнома, проглотившего тракторную шину. Особенно в этой омерзительно обтягивающей одежде для беременных, которую иногда надевала. Сегодня на эпической выпуклости грозила лопнуть крошечная маечка с надписью: «Выпусти меня!». «Нет уж, выпустите лучше меня», – подумала я. И ведущая из нее хуже некуда. Во-первых, она картавит. Во-вторых, все время оговаривается. Отвратительно, ей-богу! Я вообще не понимаю, что она лопочет. Путается в сценарии. Смешивает звуки и части слов. Только за последнее время она выдала такие перлы: «мерзкие шлюхи» вместо «дерзкие слухи», «отстойный урод» вместо «достойный народ». А чего стоит «государственный Минетный двор»? Сколько бы она ни тренировалась, все без толку. Мы только поеживаемся от ужаса. Видели бы вы, какие нам шлют жалобы! Но Мелинде все до фонаря. Она уверена, что великолепна. Самые сливки. И, правда, она очень жирная, эта тупица. Помилуйте, кто еще мог поприветствовать Дэвида Бланкетта радостным возгласом: «Пвивет, Дэвид! Давно не виделись!»?[42] Но стоит кому-нибудь отпустить хоть словечко в ее адрес, она тут же бежит жаловаться дядюшке Перси. Именно поэтому все ее и терпят. У нас просто нет выбора.
– Ты очень хвабвая, – еще раз пробормотала она и одобрительно улыбнулась.
Понимаете, я ей нравлюсь. И это самое ужасное. Может, потому, что я пишу за нее реплики. Мелинда безнадежна, особенно в том, что касается новостей и текущих событий. К примеру, она думает, что Босния Герцеговина – это модель, рекламирующая бюстгальтеры «Вандербра». По части культуры она тоже полный ноль. В мае сбила с толку Иена Макьюэна – и всех нас, – представив его, как «одного из талантливейших актевов Шекспивовского театва Бвитании»[43]. Так вот, поскольку в голове у нее опилки, она постоянно обращается ко мне. И хотя Мелинда мне не нравится, я всегда ей помогаю. Почему? Потому что я очень милая девушка. Так все говорят. «Минти очень милая», «Почему бы вам не попросить Минти?» – твердят они. «Она вам поможет», «Минти все сделает», «Минти не против» и так далее. Но, откровенно говоря, Минти против. Очень даже против. Только никто этого не видит. Пусть я улыбаюсь и киваю – внутри меня все кипит, потому что совсем недавно я стала понимать: мне до чертиков надоело быть милой. Ведь коллеги меня попросту используют. По полной программе. И это начинает действовать мне на нервы. Хуже всех Уэсли. Он просто не способен вовремя отредактировать интервью. Каждый раз звонит мне из студии за полчаса до эфира и плачется, что у него завал. Не могла бы я прийти и вырезать шесть минут из программы? Или пять с половиной из репортажа? И вот я стою с колотящимся, как барабан, сердцем и кромсаю пленку, пытаясь уложиться во временные рамки. Лишний стресс мне ни к чему, но я просто не умею говорить «нет».
– Очень хвабвая, – повторила Мелинда, мелодраматически свела брови к переносице и удостоила меня жалостливой улыбки.
Но я не собиралась терпеть издевательств. Я была намерена сдержать клятву. Я не сдамся. Я должна, должна пройти через это!
– С радостью возьмусь за репортаж об отношении к браку, – жестко произнесла я. – С какой стати мне не браться? – Все смущенно поежились в креслах.
– О'кей, – подвел черту Джек, – тогда готовься: завтра эфир. Но не забудь о Ситронелле Прэтт.
Проклятье! Ситронелла Прэтт! У меня совсем вылетело из головы. Какой ужас... И в первый же день.
– Это обязательно? – Я пошла на попятную. – Уж лучше повеситься, знаете.
– Боюсь, что обязательно, – ответил Джек. – Сама знаешь, как дела делаются.
Знаю. В работе на коммерческой радиостанции есть только одна вещь, которая меня выводит: мы должны постоянно идти на уступки спонсорам и рекламодателям. К примеру, у радио «Лондон» имеется постоянный клиент – автомобильный концерн «Мазота». Так вот, хотите верьте, хотите нет, но от него зависит содержание программ новостей. Кровопролитная война на Балканах, бомбардировки на Ближнем Востоке и разрушительные землетрясения – все отходит на второй и третий план перед сообщениями о транспортных расценках или автомобильных налогах. Меня от этого тошнит. По мне, это и называется продажностью, но ничего не поделаешь, приходится смириться. Кто платит, тот заказывает музыку. Ситронелла Прэтт, домохозяйка с правыми взглядами, ведущая колонку в «Санди семафор», платит. Мы часто берем у нее интервью. Не потому, что восхищаемся ее умом, – умишко у нее с кулачок. И не потому, что разделяем ее взгляды – она только и знает, что злобно критиковать все подряд. Просто ее муж, директор компании «Счастливые попки», производящей подгузники, спонсирует прогноз погоды. Чтобы мистер Счастливая Попка спал спокойно, нам приходится брать интервью у его жены. И схитрить невозможно: она все время слушает радио «Лондон».
– Мне очень жаль, Минти, – сказал Джек после совещания. – Необязательно долго с ней валандаться.
На моем рабочем столе, который временно занял кто-то другой, был жуткий беспорядок. Только я начала разгребать горы бумаг, как мне загородили свет. Это был Уэсли. И он имел убитый вид.
– Минти, я только хотел сказать...
– Что? – спросила я, вынимая из верхнего ящика портативный магнитофон.
– Не понимаю, как он мог так поступить, – с несчастной миной продолжал Уэсли, качая лысеющей головой. – Как можно было бросить тебя прямо в церкви?
41
42
43