– Не переживай, Минти, – успокаивала Эмбер. Желтое такси везло нас в аэропорт из отеля «Четыре сезона». – Дело мы затеяли рискованное. Времени было мало. И мы почти его нашли.
– Мне от этого только хуже, – пожаловалась я. – Мы были уже так близко... и вот надо ехать домой. Я могла бы его увидеть. А теперь не знаю, когда и встретимся. Может, будет уже слишком поздно.
– Что ж, придется написать ему письмо, – заключила Эмбер.
И я подумала: «Верно. Напишу ему, как только вернусь домой. Интересно, сколько идет письмо до Штатов? Три, четыре дня? А может быть, он позвонит. И, по крайней мере, мы поговорим по телефону».
Мы ехали по бульвару Уилшир, а я в уме сочиняла письмо. «Дорогой Джо! – напишу я. – Ты не поверишь, но на этой неделе я приезжала в Лос-Анджелес и пыталась тебя разыскать. И мне это почти удалось. Я даже была на твоей улице. Только потом узнала, что стучалась не в ту дверь. Ты бы, наверное, сказал, что это метафора. Но дело в том, что мне просто дали неправильный адрес. Ты спросишь, что привело меня в Лос-Анджелес? Просто я хотела еще раз тебя увидеть, извиниться за то, что произошло в Лондоне в тот вечер, и сказать, что ты прав: мой роман с Домиником – гол в свои же ворота. А еще я хотела тебе сказать...» Если бы я на самом деле писала письмо, то на этом месте поневоле остановилась бы, не разбирая того, что выводит рука. Я вытерла слезы и посмотрела в окно. Сгущались сумерки. Полог неба собрался мягкими розовыми и серыми складками, заполыхал неон вывесок. Всемирная столица развлечений готовилась к ночному супершоу.
– Смотри! – воскликнула Эмбер, когда мы проезжали мимо большого квадратного здания, окруженного рядом фонтанов, стремящихся ввысь, как тополя. – Это же павильон Дороти Чандлер! – сказала она, когда машина притормозила на светофоре. – Здесь проходит церемония вручения «Оскара». Интересно, что там сегодня? В павильоне явно намечалось что-то интересное. Ко входу подъезжали дорогие автомобили, из них выходили мужчины во фраках и женщины в вечерних платьях. Павильон окружили телевизионщики, глаза слепили лампы и вспышки камер папарацци.
– Большая премьера, – пояснил водитель. – По-моему, новый фильм с Брюсом Уиллисом. Проклятье, ну и пробки! – пожаловался он.
И в самом деле, на дороге образовался затор, «мерседесы», «порше» и «феррари» утыкались бампером в бампер. Но нам с Эмбер было все равно. Мы никуда не опаздывали. При виде шикарной публики у меня даже поднялось настроение. Чтобы рассмотреть происходящее получше, я опустила стекло. Разодетые в пух и прах люди, широко улыбаясь, поднимались по лестнице и махали толпе зевак.
– О, смотри: Мерил Стрип! – ахнула Эмбер. – Потрясающе выглядит.
– Какое красивое платье, – восхитилась я, глядя на очаровательную девушку лет двадцати пяти, которая вышла из лоснящегося длинного черного лимузина. Серебристое одеяние сверкало и переливалось, отражая вспышки камер. А девушка смеялась и выглядела ошеломляюще. Спутник красавицы нежно взял ее руку и продел сквозь свою. Кто-то крикнул: «Сюда!», девушка и ее сопровождающий с улыбкой повернулись. Щелкнула вспышка. А у меня перехватило дыхание, потому что это был Джо.
– Джо, – выдохнула я. Он стоял в каких-то тридцати футах от меня. Он был здесь. Совсем близко. И только я хотела открыть дверцу машины и выскочить на улицу, как Эмбер крепко схватила меня за руку.
– Не надо, Минти, – проговорила она. – Не надо.
И была права. Потому что в это мгновение девушка обвила руками шею Джо, и он поцеловал ее, поцеловал долгим поцелуем, казавшимся почти бесконечным.
– Деньги потрачены не зря, – уныло признала я, когда такси доставило нас на Примроуз-Хилл. – Деньги... потрачены... не зря. – Я издала безжизненный, сухой смешок, нечто среднее между кашлем и лаем. – Хотя это были не мои деньги, – виновато добавила я. – А твои.
– Я не переживаю, – махнула рукой Эмбер. – Жаль, конечно, что... ничего не получилось.
– Вот именно, – мрачно изрекла я. – Это была ошибка. Я чувствую себя так... отвратительно.
– Да, но, по крайней мере, ты знаешь, что с ним, – философски заметила она, когда мы свернули на Принсез-роуд.
И, правда. Как там, у Эмили Дикинсон? Ах да. «Случилось худшее, значит, нечего больше бояться». А то, что я увидела, на самом деле худшее, что могло случиться. Картинка впечаталась в память, будто огненные письмена. То и дело, прокручивая пленку в мозгу, я по-мазохистски проигрывала сцену снова и снова. Кадр первый: Джо стоит с незнакомой девушкой. Кадр второй: он берет ее за руку. Кадр третий: она ему улыбается. Кадр четвертый: они позируют камерам. Кадр пятый, самый ненавистный: они долго и страстно целуются. Кадр шестой: заходят в кинотеатр, рука об руку. Стоп, снято! Я пролетела шесть тысяч миль, чтобы найти Джо, и нате вам: нашла!
– Мамочка приехала! – крикнула Эмбер, повернув ключ в замке. – О боже! – изумилась она, увидев Пердиту, которая ковыляла к ней, заваливаясь на бок. – Как ее разнесло!
И, правда, живот у Пердиты раздулся, как на дрожжах. Она будто проглотила огромного кролика.
– Мамочка дома, – сюсюкала Эмбер, наклоняясь, чтобы погладить кошку.
А где же моя мамочка? Очень странно.
– Мам? – позвала я, снимая пальто. Ответа не последовало. Я заглянула в гостиную: пусто. Зашла на кухню. Она была там. Сидела, склонившись над садовым столиком.
– Мам, что произошло?
– О, привет, дорогая. – Ее лицо осветилось фальшивым оживлением, но я-то видела, как она украдкой вытерла слезы. – Я и не слышала, как ты вошла, – произнесла она, пытаясь подавить дрожь в голосе. – С кошкой все в порядке, – сказала она. – И у Педро все хорошо. Все просто... отлично. – Она нервно сглотнула, шмыгнула носом и разразилась слезами.
– Мам, что стряслось?
– Боюсь, случилось что-то ужасное, – всхлипнула она.
– Что?
– Нечто ужасное. – Она забрала за ухо локон серебристых волос.
– Расскажи.
– Уже ничего не исправишь.
– Почему? Что случилось?
И тут я поняла. Папа. Папа от нее ушел. Он предупреждал, твердил месяцами, а она не обращала внимания. И вот, наконец, он бросил ее. Ради другой женщины.
– Это из-за папы, да?
– Что?
– Ты плачешь из-за папы?
– Нет-нет, он тут ни при чем. Это все... смотри! – Еще раз всхлипнув, она ткнула пальцем в первую страницу «Ивнинг стандард».
«Мать радиозвезды замешана в скандале с благотворительными фондами! – гласил заголовок. – Пропажа общественных средств!» Я вытаращилась на маму и пробежала глазами два первых абзаца:
«Начато расследование по делу Димпны Мэлоун, матери звезды радио „Лондон» Минти Мэлоун. Она обвиняется в растрате нескольких тысяч фунтов из благотворительных фондов международной организации „Голодающие Камеруна». Миссис Мэлоун, широко известной в лондонских благотворительных кругах, запрещено заниматься сбором средств до окончания расследования Благотворительного комитета. Возможно, будет возбуждено уголовное дело...»
– Мама, – выпалила я, – ты что, украла деньги? – Я была потрясена до глубины души. В частности, тем, что меня назвали «звездой радио „Лондон»». – Ты украла деньги? – повторила я.
– Разумеется, нет, – вознегодовала она.
– Слава богу.
– Все очень запуталось.
– Запуталось? – Где-то я это уже слышала. – Мам, кража есть кража.
– Это была не совсем кража, – осторожно поправила она. – Это было... перераспределение, вот и все.
– Что ты имеешь в виду?
– Сама посуди, у «Голодающих Камеруна» миллионы. Люди все время жертвуют им деньги. А три месяца назад я вступила в Общество протезирования собак...
– Куда?
– ОПС, – объяснила она. – Они изготавливают протезы для собак. И у них вообще нет ни пенни! Так что я решила отдать им деньги, собранные для «Голодающих Камеруна».
– И сколько?
– Всего-то пять тысяч фунтов.
– Как ты добыла эти деньги?
– Да все как обычно – ярмарки, гаражные распродажи. Только вместо того, чтобы послать деньги «Голодающим Камеруна», я положила их на свой счет. Но не присвоила, – торжественно заверила она, – а перевела на счет ОПС.