Архиепископ Уиллим Рейно посещал личные комнаты Великого Инквизитора далеко не в первый раз. Рейно был архиепископом Цян-у в Империи Харчонг. Кроме того, он был Адъютантом ордена Шуляра, что делало его старшим административным офицером Клинтана в Управлении Инквизиции. В следствии этого, Рейно был посвящён в самые сокровенные мысли Клинтана больше, чем кто-либо другой, включая его коллег по «Группе Четырёх», однако у Великого инквизитора были глубины, в которые даже Рейно никогда не заглядывал. Бездны, которые архиепископ никогда не хотел бы увидеть.
— Входи, Уиллим… входи! — радушно сказал Клинтан, когда Храмовый гвардеец, всегда стоявший снаружи его комнаты, открыл для Рейно дверь.
— Благодарю Вас, Ваша Светлость, — пробормотал Рейно, проходя мимо стражника.
Клинтан протянул своё кольцо, и Рейно наклонился, чтобы поцеловать его, затем выпрямился и спрятал руки в объёмные рукава своей сутаны. Остатки поистине грандиозной трапезы были рассыпаны и разлиты по всей поверхности большого обеденного стола, и Рейно старательно делал вид, что не замечает, что сервировано было на две персоны. Большинство викариев проявляли как минимум толику благоразумия, когда дело доходило до развлечения своих любовниц в священных пределах Храма. Все знали, что такое случается, но были правила, которых нужно было придерживаться, и приличия, которые должны были быть соблюдены.
Но Жаспер Клинтан не был как «большинство викариев». Он был Великим Инквизитором, хранителем совести Матери-Церкви, и бывали времена, когда даже Рейно, служивший ему десятилетиями, задавался вопросом, что именно происходит в его голове. Как один и тот же человек может быть таким ревностным, когда дело доходит до искоренения грехов других, и в то же время потворствовать своим собственным.
«Будь честным, Уиллим», — сказал себе архиепископ. — «Он фанатик, и он совершенно точно потакает своим желаниям, но по крайней мере он не притворяется перед коллегами. И он проводит удивительно чёткую границу между корыстью и смертельными в глазах Шуляра и Бога грехами. Он может быть самым раздражающим ханжой, из всех, кого ты когда-либо видел, но ты никогда не слышал, чтобы он осуждал кого-либо из своих собратьев-викариев за слабости плоти. За духовные слабости, да; он может быть абсолютно безжалостным, когда дело касается их, но он проявляет исключительное… понимание, когда речь идёт о привилегиях высокого поста».
Он задался вопросом, кем бы могла быть сегодняшняя гостья. Аппетиты Клинтана были ненасытными, и он жаждал новизны. В самом деле, весьма немногие женщины могли надолго привлечь его внимание к себе, и как только его интерес к ним угасал, он тут же искал другую, что происходило резко и без предупреждения, однако его нельзя было назвать неблагодарным по отношению к предыдущим фавориткам.
Рейно, как адъютант Инквизиции, был хорошо осведомлён, что среди иерархов Храма были те, кто не одобрял — в некоторых случаях, категорически, но тихо — пристрастие Клинтана к удовольствиям плоти. И конечно никто не пытался говорить об этом открыто, но Рейно пришлось очень тихо придушить несколько докладов об осуждающих комментариях, прежде чем они достигли ушей Великого Инквизитора. Тем не менее, было вполне естественно, что в них было определённое… недовольство. Кое-что из этого, вероятно, можно было списать на искреннюю зависть, хотя он был готов признать, что за большей частью скрывалось подлинное неодобрение такой чувственности. Действительно, бывали времена, когда Рейно сам испытывал схожее неодобрение. Но архиепископ давным-давно, ещё до того, как Клинтан занял свой нынешний пост, пришёл к выводу, что у всех людей есть недостатки, и чем выше забрался человек, тем сильнее его недостатки будут проявляться. Если Клинтан ограничивал свои особые недостатки погоней за плотскими удовольствиями, то это, несомненно, было намного лучше, чем-то, что Рейно наблюдал у некоторых Инквизиторов, которые использовали прикрытие своего высокого поста, чтобы потворствовать своему вкусу к ненужной жестокости.
— Спасибо, что пришёл так быстро, Уиллим, — продолжил Клинтан, подведя архиепископа к одному из невероятно удобных Храмовых кресел. Он улыбнулся, усаживая Рейно и лично наливая ему бокал вина. Нормальные застольные манеры Великого Инквизитора обычно занимали второе — или даже третье — место по сравнению с тем удовольствием, которое он привносил в еду и вино, но он мог быть невероятно любезным и очаровательным хозяином, когда хотел. И это обаяние не было притворным. Ему просто никогда не приходило в голову распространить его на кого-то вне круга близких людей, на которых он полагался и которым полностью доверял. Или, по крайней мере, доверял так, как никогда не доверял никому другому.