Кроме этого, это так же означало, что он точно знал, что Тартарян и Каменная Наковальня говорили друг другу на эту тему. Более того, он видел выражение их лиц, слышал тон их голосов. Это было преимущество, которым не пользовался ни один другой переговорщик за всю историю Сэйфхолда, и он намеревался им воспользоваться.
— Я сказал, что был бы прав, если бы я убил его, милорды, — напомнил он им, — и я полагаю, что вы оба, вероятно, достаточно осведомлены обо всех причинах, по которым это было бы правдой. Однако я не сказал, что это было бы мудро с моей стороны. И какое бы оправдание я ни имел для того, чтобы убить его, я не имею привычки случайно убивать детей.
Разница в возрасте Кайлеба и кронпринца Гектора была не так уж и велика, но ни один из корисандийских графов не видел ничего ироничного в том, что император употребил слово «дети».
— Даже отбросив все мысли об оправданиях или справедливости, и проигнорировав тот факт, что кронпринц был убит, приказ об убийстве князя Гектора был бы для меня в данных обстоятельствах особенно глупым поступком. Я полностью осознаю, что, несмотря на все причины, по которым мои подданные и я могли бы… думать о нём недоброжелательно, его собственные подданные видели его совсем в другом свете. Одно дело — посадить его в тюрьму или даже казнить, дав ему время примириться с Богом. Возможно, им это и не понравилось бы, но они бы поняли, учитывая всё, что произошло между нами. Однако приказать убить его было бы совсем другим делом, и я не могу придумать ничего лучшего, что могло бы ожесточить любое негодование и сопротивление здесь, в Корисанде. И, если уж на то пошло, — он посмотрел им прямо в глаза, — я не могу придумать ничего, что «Группа Четырёх» могла бы использовать против меня более эффективно. Уверяю вас, джентльмены, какими бы ни были мои прочие недостатки, я не настолько слеп и глуп, чтобы не понимать все десятки причин, по которым убийство князя Гектора было бы одной из худших вещей, которые я мог бы сделать.
Ни Каменная Наковальня, ни Тартарян ничего не сказали, но ему показалось, что где-то в глубине их глаз колыхнулось воспоминание об их разговоре. И он увидел, как их лица напряглись — особенно у Каменной Наковальни — при упоминании «Группы Четырёх».
«Это намёк, о котором он не хочет думать», — сказал себе Кайлеб. Однако, судя по выражению лица Тартарян, он подумал о том же.
— Корисанд был врагом Черис почти тридцать лет, милорды, — продолжил он. — Хотя я понимаю, что у нас с вами неизбежно будут разные взгляды на эту вражду, я полагаю, что простая честность заставила бы вас признать, что до моего нынешнего… визита в Корисанд практически вся агрессия в наших отношениях исходила из Менчира, а не из Теллесберга. У меня нет ни желания, ни удовольствия обсуждать причины этого, или распределять вину. Но чего я действительно хочу и чего намерен добиться, так это положить конец опасности, которую представляет для нас Корисанд. И, господа, я намерен положить этому конец навсегда.
К последней фразе его голос стал твёрже и жёстче, и он позволил тишине зависнуть на несколько ударов сердца, прежде чем продолжил.
— Я вижу нет необходимости в том, чтобы пересказывать кому-то из нас всё, что произошло с тех пор, как «Группа Четырёх» предложила финансировать и посредничать при нападении князя Гектора на Черис. Однако я знаю и уверен, что вы оба понимаете, что Клинтан и Трайнейр никогда не видели в Гекторе ничего, кроме ножа, который они могли использовать, чтобы перерезать горло Черис. Уверяю вас, если бы Корисанд смог, на самом деле, занять место Черис в качестве торговой державы, или построить настоящую Корисандийскую Империю, как того хотел Гектор, «Группа Четырёх» в конечном итоге уготовила бы такую же участь и Корисанду. Коррумпированные люди не меняются, и в их глазах это было бы просто вопросом того, как одна угроза их власти заменяется другой.
— В голову «Группе Четырёх» никогда не приходило, что их план по уничтожению Черис может не увенчаться успехом. К несчастью для них, это и произошло, и в результате природа угрозы, которую мы представляем для их власти, радикальным образом изменилась. Если мы выживем, мы докажем, что кто-то может бросить вызов жадности и требованиям продажных людей, злоупотребляющих властью Божьей, и в виду того, что это правда, у них нет другого выбора, кроме как полностью уничтожить нас. Они могут скрывать этот факт в риторике религии и страстно взывать к воле Божьей, законы которого они нарушают каждый день, но это остаётся правдой. И поскольку оно таким и останется, я не могу позволить, чтобы Корисанд снова использовали как оружие против нас.