Выбрать главу

— Многие из наших людей отвергнут ваше право диктовать условия Матери-Церкви, как бы разумно вы их не преподносили, Ваше Величество, — предостерегающе сказал Каменная Наковальня.

— У них самих, как у отдельных личностей, есть полное право поступать так, — решительно сказал Кайлеб. — Если они выйдут за пределы вопросов личной совести в открытое неповиновение закону, который связывает всех людей, или в организованное сопротивление Короне, тогда они станут преступниками, и с ними будут обращаться как с таковыми. Хотя, — его глаза стали жёстче коричневого агата, — я бы рекомендовал им принять во внимание тот факт, что архиепископ Мейкел специально отверг учения Книги Шуляра, касающееся «надлежащего наказания» за ересь. Что бы ни решила делать «Группа Четырёх», Церковь Черис не будет нести ответственности за зверства, подобные тем, что были совершены над архиепископом Эрайком. Так же как Черисийская Империя не будет сжигать невинные города или убивать, насиловать и терроризировать их жителей, как то предложила сделать с Черис «Группа Четырёх».

Каменная Наковальня попытался встретиться взглядом с этими жёсткими, карими глазами. Спустя мгновение он отвёл взгляд.

— Как бы то ни было, милорды, — сказал Кайлеб через несколько мгновений, и его голос был немного беспечнее, чем раньше, — вы можете утешить себя тем, что императрица Шарлиен и я остаёмся под эдиктом Великого Викария Эрика об отлучении от Церкви. Теоретически, я полагаю, это означает, что любая клятва, которую вы можете дать нам, является ни к чему не обязывающей, в глазах Матери-Церкви. Или, возможно, я должен сказать, в глазах Совета Викариев и «Группы Четырёх». Имейте в виду, я намерен требовать исполнения любых клятв, которые вы можете дать, точно так же, как если бы они были обязательными, но если это поможет вам или кому-либо из других корисандийских дворян в том, что касается вашей совести…

Он пожал плечами.

— Ваше Величество, мы… — немного резко начал было Каменная Наковальня, но Кайлеб покачал головой.

— Простите меня, милорд, — перебил он. — Я не хотел, чтобы это прозвучало так, будто я легкомысленно отношусь к ситуации, и я ни на мгновение не ставлю под сомнение вашу личную честь или графа Тартаряна. С другой стороны, хотим мы признать суть дела или нет, все мы знаем, что кто-то в Корисанде будет придерживаться именно этой точки зрения, чтобы оправдать активное сопротивление Империи. Это произойдёт, милорды, и все мы это знаем. Когда это произойдёт, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы избежать чрезмерной ответной реакции, но для тех, кто несёт за это ответственность будут последствия, и эти последствия будут суровыми. В этом отношении у меня не больше выбора, чем у любого другого светского правителя, как бы вовлечённые в это ни оправдывали свои действия. Я не буду пытаться обмануть вас в этом вопросе, а вы не поверите мне, если я это сделаю.

Каменная Наковальня мгновение смотрел на него, а затем кивнул с искренним, хотя, возможно, и неохотным, уважением.

— Во всяком случае, милорды, — сказал Кайлеб более весёлым тоном, — я полагаю, что мы все понимаем исходные позиции обеих сторон. Как я уже сказал, мои условия и требования по существу просты, хотя я не настолько наивен, чтобы полагать, что их выполнение не будет сложным, трудным и — к сожалению — вполне возможно сопровождаться дополнительным кровопролитием. Я бы предложил вам сейчас вернуться в Менчир и обсудить их с другими членами Совета. Если вы не возражаете, я бы рекомендовал нам встретиться снова завтра, когда вы сможете дать мне представление об ответе Совета, и мы сможем продолжить эти дискуссии, если таково будет решение Совета. Тем временем перемирие между нашими двумя армиями будет продолжаться.

— Я полагаю, что это звучит разумно, Ваше Величество, — рассудительно согласился Каменная Наковальня, хотя он, должно быть, так же, как и Кайлеб, понимал, что, в конечном счёте, у Совета не было другого выбора, кроме как принять условия Кайлеба. И, как подозревал Кайлеб, хотел ли Каменная Наковальня признать это или нет, они с Тартаряном должны были признать, что требования Кайлеба были не просто разумными, но минимальными, в данных обстоятельствах.