... и тут она выхватила из-за пазухи ножницы и бросившись ко мне попыталась воткнуть их мне в голову, но милиционеры помешали ей и стащили с помоста. А я то до этого момента все еще думал, что она затеяла эту сцену для собственной защиты! И я не мог поверить, что она способна настолько люто ненавидеть меня, того, с кем так нежно обнималась в постели...
Цюсян подняла на коромысле Хучжу и Хецзо в своих корзинах и, бросив на Хун Тайюэ игривый взгляд, направилась к выходу усадьбы на рынок. Ее маленькое личико походило на черный цветок древесного пиона.
– Хуан Тун, – сказал Хун Тайюэ, – ты должен держать её под контролем. Должен переучить, чтобы она избавилась от привычек наложницы бывшего землевладельца. Надо, чтобы она трудилась в поле, а не слонялась по базару.
– Ты слышала? – Хуан Тун преградил ей дорогу. – Партийный секретарь о тебе говорит!
– Про меня? А что такое? Если не разрешается ходить на рынок, то почему бы тогда вообще его не закрыть? А если ты боишься, что твоя женщина будет соблазнять других мужчин, то возьми бутылку кислоты и облей её лицо, чтобы оно стало рябым.
Слушая, как Цюсян тарахтит своим маленьким ротиком, Хуан Тайюэ почувствовал себя изрядно смущенным.
– Тебе, негоднице, хочется, чтобы тебя отлупцевали?! – возмущенно воскликнул Хуан Тун.
– Ты что, смеешь меня бить? Если решишься тронуть меня хоть пальцем, я буду защищаться до последней капли крови!
Хуан Тун смачно дал ей пощечину. На одно мгновение все онемели. Я ожидал, что Цюсян поднимет шум и будет кататься по земле, угрожая самоубийством, как она обычно делала, но мое ожидание оказалось напрасным. Она вообще не стала сопротивляться, а просто бросила на землю коромысло с детьми, закрыла лицо ладонями и зарыдала, перепугав Хучжу и Хецзо, которые тоже заревели во весь голос. Издали их лоснящиеся лохматые головки походили на обезьяньи.
Хуан Тайюэ, спровоцировавший семейную войну, моментально превратился в миротворца и попытался уладить отношения между Хуан Туном и его женой. Затем, даже не глядя на них, он направился к центральной части дома, некогда принадлежавший Симэнь Нао. Теперь же деревянная вывеска, прибитая к стене, небрежно написанными иероглифами извещала, что это – «Партийный комитет села Симэнь».
Мой хозяин, обхватив меня за шею, принялся растирать мне уши, а его жена Инчунь соляным раствором промыла рану на ноге и перевязала ее куском белого полотна. В этот печальный и в то же время приятный миг я уже не был Симэнь Нао, а был ослом, который должен был повзрослеть и вместе с хозяином пройти через радости и горести так, как сказано в песне, которую Мо Янь написал для своей новой пьесы «Записки о черном осле»:
Душа человеческая, а тело осла,
Прошлое издали всплывает, как облачко.
Шестикратное перевоплощение всего живого – мученье,
Ибо всем жадность не дает покоя.
А прошлое забыть так хочется,
Чтобы в счастье прожить дни и ночи осла.
Глава 4.
Под громкие звуки гонгов и барабанов народные массы вступают в кооператив.
Подкованный осел с четырьмя белоснежными копытами оставляет следы на снегу.
Первое октября 1954 года, на которое приходится Национальный праздник Китая, было также днем основания сельскохозяйственного кооператива в волости Северо-Восточная Гаоми. В тот же день родился и уже упоминавшийся Мо Янь.
Рано утром отец Мо Яня прибежал в наш двор. Увидев моего хозяина, он остановился, и, ничего не говоря, стал плакать, вытирая слезы рукавом пиджака. В то время мой хозяин с женой завтракали, но с появлением гостя отложили чашки в сторону и спросили: «Что случилось, дядя?». Всхлипывая, отец Мо Яня ответил: «Родился... родился сын». «Говорите, что ваша жена родила сына?» – спросила хозяйка. «Да», – ответил отец Мо Яня. – «Так чего же ты плачешь? – спросил хозяин. – Ты должен бы радоваться». Отец Мо Яня, даже не мигнув глазами, ответил: «А кто сказал, что я не радуюсь? Если бы не радовался, то я бы не плакал». Хозяин, засмеявшись, сказал: «Это правда, ты плачешь от радости. Отчего тебе плакать, как не от радости? Принеси-ка вина, – обратился он к жене, – будем праздновать!». – «Только не сегодня, – отказался отец Мо Яня. – Сначала мне надо разнести людям счастливое известие, а вот через несколько дней пропустим рюмку-две. Инчунь, – отец Мо Яня низко поклонился, – ребенок смог родиться только благодаря вашей мази из оленьей плаценты. Роженица сказала, что через месяц приедет с младенцем к вам, чтобы в знак благодарности поклониться до самой земли. Она также сказала, что хотела бы, чтобы новорожденный сын был вашим названным сыном, потому что вы излучаете вокруг себя счастье, и, даже если откажете, она все равно будет молить вас на коленях». Улыбаясь, хозяйка ответила: «Что и говорить, вы – интересные люди. Ладно, я удовлетворю её просьбу, чтобы ей не пришлось становиться передо мной на колени».