Что же касается Инчунь, то она не плакала и не устраивала сцен, а повторяла одно и то же: «Я тружусь целыми днями, ухаживаю за детьми, а о других делах ничего не знаю».
И это была правда, они обе не знали, где спрятаны домашние накопления; об этом было известно только мне и Симэнь Бай. Ведь доверять можно только жене, а не любовницам. Но Симэнь Бай держала язык за зубами, и когда на нее надавили, она сказала: «Наш дом пустой, но людям кажется, будто в нем полные сундуки серебра и золота, а на самом деле мы уже давно еле-еле сводим концы с концами. Если и оставалась какая-то наличность, то к ней он меня не допускал».
Я догадываюсь, с какой ненавистью она пронизывала своими большими пустыми глазами Инчунь и Цюсян. Я знал, что она презирает Цюсян, но Инчунь-то появилась в доме вместе с ней, как служанка, а сухожилия всегда остаются вместе даже и с переломанными костями! Это ведь Симэнь Бай предложила Инчунь войти в семью и стать моей любовницей, чтобы таким образом продолжить наш род. В свою очередь, Инчунь оправдала такое доверие и за последние годы родила близнецов – Цзиньлун и Баофэн. А вот в том, что я привел в дом Цюсян, виновата только моя чрезмерная беспечность. Так как жизнь складывалась хорошо, я почувствовал головокружение от успехов. И если у довольного жизнью пса поднимается хвост, то у мужа – член. Конечно, я был сердит на эту маленькую волшебницу за то, что она постоянно строила мне глазки и соблазняла меня своими грудями, а я не святой, так что однажды мне не удалось сдержать искушения. По этому поводу моя жена в гневе высказалась: «Конечно, это ты – глава семьи, но если дело и дальше так пойдет, то ты попадешь в лапы этой ведьмы!». Поэтому когда Цюсян говорила, что Симэнь Бай держала ее за ноги, когда Симэнь Нао насиловал ее, она нагло и беззастенчиво врала. Это правда, что Симэнь Бай поколачивала ее, но так же она относилась и к Инчунь.
В конце концов, Инчунь и Цюсян былы освобождены, и сквозь зарешеченное окно комнаты, в которой меня заперли, я видел, как они обе выходили из главных дверей дома. Хотя у Цюсян были растрепанные волосы и грязное лицо, в ее глазах, непрерывно бегающих туда-сюда, светилась радость. А вот крайне встревоженная Инчунь неслась прямо к западному крылу дома, откуда доносился хриплый плач Цзиньлуна и Баофэн. Мой сынок, моя доченька! Я мысленно рыдал, потому что не знал, что же такое плохое я сделал и какие небесные принципы нарушил, и за что я обрёк на страдания не только себя, но и жену Симэнь Бай и собственных детей. А еще я вспоминал о сотнях тысяч землевладельцев в селах по всей стране, с которыми боролись и сводили счеты, выметая словно мусор из своих домов и разбивая до крови их «собачьи головы». Неужели они совершили столько преступлений и заслужили такую кару? Всюду царило неизбежное зло, неуклонное, как вращение Земли и смена дня и ночи, и если голова Симэнь Нао еще держалась на шее, то лишь благодаря защите предков. Во времена такой общественной морали сохранить жизнь мог только счастливый случай, и требовать чего-то большего было бы чистой наглостью.
И все-таки я переживал за Симэнь Бай. Потому что, если она не выдержит издевательств и выдаст место, где спрятаны домашние драгоценности, то это не только не уменьшит моей вины, а, наоборот, окончательно приговорит меня к гибели. «Симэнь Бай, верная моя жена! Ты – умная, рассудительная женщина и в такую решающую минуту ты не должна ошибиться!».
Рядом, охраняя меня, стоял милиционер, Лань Лянь, мой бывший наемный работник, который своей спиной заслонял окно, но я слышал, что в центральной части дома снова начался допрос, но на этот раз гораздо более жесткий. Оглушительные крики, свист кнута и удары дубинки по столу и спине жены укалывали меня в самое сердце и пугали неожиданными последствиями.
«Говори, где спрятаны ваши сокровища!..».
«У нас нет никаких сокровищ...».
«Да ты действительно очень упрямая!.. Кажется, она не признается, даже если мы ее хорошенько отлупцуем», – раздавался голос вроде бы Хун Тайюэ.
Затем наступила минута тишины, а потом послышалось завывание Симэнь Бай, от которого у меня волосы на голове стали дыбом. Я не мог догадаться, какими пытками надо подвергать женщину, чтобы она так неистово выла.
«Скажешь или нет?!.. Если не скажешь, то еще получишь!»
«Скажу... скажу...».
Казалось, будто с моей груди свалился тяжелый камень. - «Ну что же, говори. В конце концов, два раза не умирать. Уж лучше мне погибнуть, чем тебе страдать из-за меня», – подумал я.