Я не мог больше терпеть, не мог слушать криков Симэнь Бай. Ее плач причинял мне боль и вызывал угрызения совести. Я жалел, что перестал с ней спать, когда сошелся с Инчунь и Цюсян, и она, молодая тридцатилетняя женщина, всю ночь оставалась в одиночестве, читая буддийские сутры под стук деревянных четок, которыми пользовалась моя мать, – щелк, щелк, щелк, щелк, щелк...
Резко подняв голову, я дернулся, но был привязан к столбу, а потому двинул задними ногами и разбил кормушку. Я дергался то в одну, то в другую сторону, а из моего горла вырывался неистово-горячий хриплый рев. Внезапно я почувствовал, что привязь меня отпустила. Почувствовал, что освободился и через приоткрытую дверь сарая стремительно бросился во двор. И тогда же услышал, как Цзиньлун, писающий под стеной, воскликнул:
- Папа, мама, наш осел выбежал во двор!
Я попрыгал немного по земле, чтобы немного испытать подковы, под которыми звенели камни и брызгали искры. Увидел, как лунный свет заблестел на моем круглом крупе. Увидел, как Лань Лянь выбежал из своего дома, а милиционеры – из помещения управления. Свечи из открытой двери осветили половину двора. Я понесся прямо к абрикосовому дереву и задними ногами двинул по блестящему кувшину с такой силой и громким треском, что несколько его осколков пролетели над деревом и упали на черепичную кровлю. Хун Тайюэ выскочил из управы, а Цюсян появилась из восточного крыла дома. Милиционеры щелкнули предохранителями своих винтовок, но я не испугался, потому что знал, они могут застрелить человека, но никогда не посмеют убить осла. Осел – домашнее животное и не разбирается в человеческих делах, но каждый, кто решится его убить, станет животным. Хуан Тун наступил на мою уздечку, но я одним рывком шеи уронил его на землю. Потом я закрутил-завертел головой, и моя уздечка, словно кнут, влепила Цюсян по лицу. Я обрадовался, услышав ее вопль. О, как мне хотелось сейчас оседлать эту шлюху с черной душой! Но я перепрыгнул через нее. Люди сбежались, чтобы окружить меня и унять. В отчаянии я бросился в здание управления. Это я, Симэнь Нао, я вернулся домой! Я хочу сесть в любимое кресло из красного дерева, закурить свою любимую трубку, взять свой графинчик для вина, выпить двести граммов пшеничной водки и закусить жареной курочкой!
Но вдруг я понял, что в комнате мне стало удручающе тесно. Кафель под моими копытами зацокал. Все в комнате валялось вдребезги разбитое, стол и стулья лежали кверху ножками или на боку. Я увидел большое, плоское желтое лицо Ян Гуисян, которая была прижата мной к стене, а от её надрывного вопля у меня потемнело в глазах. Потом я заметил Симэнь Бай, мою верную жену, которая лежала распластанная на кафельном полу. В моей душе вскипела буря. Я забыл, что уже давно у меня ослиное тело и морда. Мне хотелось поднять её, но вместо этого вдруг заметил, что она лежала без сознания между моих ног. Мне хотелось поцеловать ее, но вместо этого вдруг увидел, что из её головы вытекает кровь. Любовь невозможна между людьми и ослами. Прощай, верная жена!
Но как только я поднял голову, готовясь выпрыгнуть из комнаты, чья-то темная фигура вынырнула из-за двери и обхватила меня за шею, крепко сжав, словно тисками, уши и уздечку. Я почувствовал острую боль и невольно наклонил голову. Но я разобрал, что на мою шею набросился, словно летучая мышь-кровопийца, мой враг – сельский председатель Хун Тайюэ. Будучи человеком, я ни с кем не воевал, но став ослом, почему я должен тебе поддаться? Придя к такому выводу, я почувствовал, как во мне заполыхал гнев, и, превозмогая боль, бросился с поднятой головой наружу. При этом я почувствовал, что дверной косяк словно сорвал пиявку с моего тела – и Хун Тайюэ остался в комнате.
С громким ревом я вырвался во двор, но кому-то удалось прикрыть ворота. Моя душа, открытая для широких пространств, не могла уместиться в тесном пятачке двора, по которому я носился, разгоняя людей.
И тут я услышал, как Ян Гуисян закричала:
- Осел укусил Симэнь Бай в голову и сломал руку сельскому председателю!
- Стреляйте, убейте его! – закричал кто-то другой.
Я услышал, как милиционеры защелкали затворами винтовок, и увидел, что ко мне бегут Лань Лянь и Инчунь. Я мчался так быстро, как только мог, и изо всех сил спешил к пролому в ограде, проделанному летними бурями и дождями.