Выбрать главу

В том-то и весь секрет, подумал Саймон. Младенцы ни на кого не похожи. Они особенные. Он вдруг понял, почему все вечно толпятся возле них, чтобы посюсюкать и пощекотать им животики. Даже если ты — последний неудачник и влачишь жалкое, убогое существование, ты запросто можешь стать для ребенка кумиром, пределом всех мечтаний, и он не побоится вывалиться из своего рюкзака ради того, чтобы в последний раз взглянуть тебе вслед. Это — маленькое чудо, которым все восхищаются, над которым все охают и ахают. Раньше Саймон был убежден, что это просто такой ритуал, что так положено, чтобы приободрить и порадовать новоиспеченных родителей. Ему никогда даже в голову не приходило, что люди восторгаются искрение. Но теперь он понимал, что они не лицемерят. Они говорят то, что думают. Маленькие дети — это действительно чудо. Это факт. В магазине такого не купишь.

И самое прекрасное то, что они вроде как не совсем люди, по крайней мере, до поры до времени.

И обращаться с ними можно иначе. Их проще любить. Вообще-то они немного похожи на домашних питомцев — ты день за днем кормишь, купаешь их, убираешь за ними, и даже если тебя все достало, не ждешь от них невозможного. Ни один здравомыслящий человек не станет обижаться, что младенец не делает для него столько же, сколько он делает для младенца.

Взрослые люди — куда более сложная тема. Во взаимоотношениях взрослых кто-то один всегда чувствует себя обиженным или недооцененным. Три дня назад примерно по той же причине Люсинда окончательно рассталась с Фраззи Вудзом. «Это конец! — кричала она ему. — Мне надоело жить на односторонней улице! Я ходила на все твои матчи, чтобы поддержать тебя. Я даже таскалась с тобой на тренировки. И что я слышу, когда прошу пойти со мной на финал по бадминтону? Тебе, видите ли, некогда!» Теперь, всякий раз, когда Фраззи звонит ей после школы и просит выйти поговорить, она отвечает ему: «Мне некогда».

Любить ребенка по сравнению с этим — проще простого. Испытав неожиданный прилив чувств, Саймон остановился, вытащил свою куклу из портфеля, расположился на берегу канала и усадил ее к себе на колени.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, — сказал он, глядя в ее большие круглые глаза, — С тобой очень легко. Ты не говоришь мне, как мама, чтобы я ставил грязную тарелку в раковину, убирал ботинки с прохода и не хлопал дверью. Ты не похожа на мою бабушку, которая вечно повторяет, как я вырос, и спрашивает, что я буду делать, когда закончу школу. В отличие от моих учителей тебе я нравлюсь таким, как есть. В отличие от Сью ты не дразнишь меня. В отличие от моего отца ты не можешь сбежать и бросить меня.

Взяв ее под мышку, он глядел на воду.

— Знаешь, я бы не возражал, если бы ты была живая, — сказал он. — Даже если бы мне пришлось по-настоящему ухаживать за тобой. Даже если бы ты кричала, пачкала пеленки и скандалила в магазинах. Я был бы только рад.

Он посмотрел на нее, уютно устроившуюся у него под мышкой, и слегка нажал на то место, где мог бы находиться ее нос, не будь она простым мешком муки.

— Одного я не понимаю, — доверительно сказал он. — Как люди могут плохо обращаться с детьми?

Ее огромные глаза с интересом смотрели на него. Он попытался объясниться.

— Моя мама говорит, что знает, отчего это происходит, — Саймон невольно нахмурился. — Она говорит, что ей даже вспомнить страшно, как она бесилась, когда у меня резались зубы.

Саймон недоуменно покачал головой.

— А бабушка рассказывала, что однажды ее сестра так разозлилась на своего ребенка, что со всех сил швырнула его в кроватку, так что даже ножка сломалась.

Он наклонился поближе и успокоил ее:

— Не у ребенка, конечно. У кроватки.

Довольный, что прояснил этот момент, он продолжил:

— А Сью утверждает, что ей необходимо как минимум восемь часов непрерывного сна каждую ночь, а иначе она становится раздражительной. Хорошо, что у нее никогда не было семьи, иначе бы она за неделю их всех передушила.

Он снова посадил младенца к себе на колени.

— Моя мама однажды пошла с ней в поход, всего на три дня, и, вернувшись, сказала, что такой поворот событий ее бы ничуть не удивил.

Саймон нежно похлопал куклу по животу.

— А посмотри на Робина, — продолжал он. — Ведь он вообще-то спокойный парень. Он никогда не возмущается, когда Старый Мерин ругает его за то, что он держит на парте свою коллекцию катышков от ластика, не обижается на Уэйна, когда тот шутит, что у него обе ноги — левые. Он никогда не бесится из-за такой ерунды.

Саймон смотрел поверх головы куклы на темную воду. И ведь не случилось же ничего необычного, думал он, что могло вывести Робина из себя. Ничего, что могло бы так взбесить его. Ведь Гуин всего лишь попросил чью-нибудь тетрадку.

— Зачем?

— Списать домашнюю работу.

— Это не ко мне, — заявил Уэйн. — Я все сделал неправильно.

— И я тоже, — заверил его Джордж. — Картрайт сказал, что даже безмозглый тролль написал бы лучше.

Гуина, ясное дело, совершенно не интересовало качество выполненной работы.

— Картрайт просто велел сделать ее, — пояснил он. — Он не говорил, что надо сделать ее правильно.

— Возьми мою, если хочешь, — предложил Робин. — Мистер Картрайт никогда особо не ругал меня — видимо, мои работы ему нравятся.

— Отлично, — ответил Гуин. — Беру твою.

И он встал рядом с Робином, пока тот копался в своей сумке, отодвинув в сторону учебник по математике и новый иллюстрированный французский словарь, который мистер Дюпаск всучил ему в то утро. Пытаясь найти тетрадку с домашней работой, он так увлекся, что мучной младенец выпал из сумки прямо в грязь.

— О, черт!

Подняв его, Робин стряхнул песок и грязь и передал младенца Гуину на хранение.

Как и полагается, Гуин тут же уронил его.

Младенец снова упал в грязь. На этот раз Робин подобрал его, покрепче усадил на куст рядом с дорожкой и снова занялся поисками. Он так яростно рылся в своей сумке, что не услышал, как у него за спиной раздался легкий треск мешковины. И только когда мешковина прорвалась настолько, что младенец шлепнулся из куста обратно в грязь, подняв вокруг себя легкое мучное облако, Робин понял, что произошло.

И тут он вышел из себя.

— Черт! — заорал он. — Черт! Черт! Черт!

Гуин нервно отступил назад. Это из-за него он так злится? Нет. Он бесится из-за мучного младенца. Подняв его с земли, Робин стал трясти его так, что посыпалась мука.

— Черт! Черт! — вопил он, дубася его что было сил.

Вокруг летали облака мучной пыли.

Робин как с цепи сорвался.

— Береги своего мучного младенца! — кричал он, передразнивая взрослых, которые пилили его все эти дни. — Не забудь! Неси его туда! Неси его сюда! Как следует привяжи его к багажнику! Не потеряй! Не урони в грязь!

С каждым выкриком он отвешивал мучному младенцу новый удар.

— Не промочи! Не испачкай! Смотри, чтобы он не упал! Веди себя так, будто он настоящий!

Теперь он уже тряс его так сильно, что разрыв увеличился и мука посыпалась на землю.

— Будто ты настоящий? Отлично, я буду вести себя так, будто ты настоящий! Если бы ты был настоящий, если бы ты был мой, я бы выкинул тебя в канал!