– Комар носа… что? – дружно спросили Лиза и Таня.
– Думаю, что выучу, как открывать замок, быстрее, чем вы поймете эту простейшую русскую поговорку, мои дорогие билингвы[10], – съехидничала Алена. – Ой, мне пора, а то опоздаю на поезд! Пока-пока! Увидимся в прекрасной стране Мулянии!
В час пик даже в парижском метро бывает тесно, и у Алены не было никакой возможности заглянуть в «Воспоминания об М.К.», а так хотелось! Она до сих пор не верила своему счастью. Сколько она ни читала о знаменитой балерине, только некоторые биографы упоминали о «Воспоминаниях», но нигде их не цитировали и даже на них не ссылались. Создавалось впечатление, что эту книгу вообще никто не читал. Да и прочесть ее можно было только в Париже, поскольку она, даром что написанная по-русски, была издана в конце 1940-х именно здесь, во Франции, да еще ничтожным тиражом в несколько десятков экземпляров.
Довольно некстати Алена вспомнила, что книга, из-за которой ее несколько лет назад сбросили с библиотечной лестницы, тоже была уникальной. Естественным путем мысль скользнула к нынешнему падению, а от него – к человеку, который сначала ее столкнул, а потом сам по непонятной причине рухнул на мостовую.
Она зябко передернула плечами и постаралась отвлечься от неприятных мыслей. Это было нетрудно: поезд как раз подходил к станции Берси, а значит, пора спешить на вокзал.
Из «Воспоминаний об М.К.»
Наша дружба вспыхнула внезапно, и я сразу захотела написать эту книгу – просто сохранить для памяти нашу с ней болтовню. У меня создалось впечатление, что М.К. просто не с кем поболтать. Само собой, у нее масса знакомых и приятелей, но они знали ее в былые времена, с ними нужно было соблюдать декорум и вести себя, как подобает светлейшей княгине. Со мной же она встретилась в демократичном поезде, возвращаясь с работы даже не как буржуазка, а как самая обычная травайез[11], труженица.
Это придало нашим отношениям ту степень доверительности, которой М.К., по-видимому, недоставало.
Мы обменивались впечатлениями о книгах и фильмах, об общих знакомых, о событиях, которые происходили на наших глазах, жаловались, иногда плакали, утешали друг дружку, вместе страдали, когда Гитлер напал на Россию… При моем состоятельном супруге-французе мне, конечно, приходилось легче, чем новой подруге, и я бывала счастлива, если хоть чем-то могла ей помочь. Хотя бы продуктами – у нас были средства покупать их на черном рынке.
Это там, дома, она была знаменитой балериной, бывшей возлюбленной государя императора, невенчанной женой великого князя Сергея Михайловича, одной из самых богатых и известных женщин России. Здесь, в эмиграции, ей с самого начала приходилось непросто. Конечно, она дважды гастролировала в Париже еще до того, как революция уничтожила Россию, но тогда она была этуалью, ведущей балериной, а теперь? Она была эмигранткой, женой человека на шесть лет ее младше, почти лишившейся средств к существованию. Она по-прежнему выглядела очаровательно, но все же постарела для сцены…
М.К. надо было поддерживать или не поддерживать интриги, которые клубились между членами царской фамилии. Надо было зарабатывать деньги. Надо было утешать мужа, великого князя Андрея Владимировича, который совершенно потерялся вдали от родины и беспрестанно пускался в авантюры. То ввязался в банковскую историю, чтобы заполучить фамильное серебро из Ливадийского дворца, то поверил в завещание адмирала Алексеева, якобы оставившего несколько миллионов золотых рублей «назначенному» русским императором Кириллу Владимировичу. Получить эти деньги – по «завещанию» – можно было только в России. Андрей Владимирович готов был составить старшему брату компанию в путешествии, но, к счастью, вовремя выяснилось, что это «завещание» было всего лишь попыткой чекистов выманить их из Франции и арестовать. Потом супруг М.К. примкнул к самозванке Анне Андерсон, она же Франциска Шанцковская, назвавшей себя Анастасией. Когда самозванку разоблачили, он предложил дочери нового императора Кире сниматься в голливудском кино о семье Романовых.
Все это вызывало справедливый гнев Кирилла Владимировича и не могло не огорчать М. К. Ей нужно было печься о сыне (Вовó с его хваленой элегантностью всегда казался мне каким-то выдуманным, экранным персонажем), терпеть его опасное увлечение младороссами (об этом я надеюсь еще рассказать) и ладить или не ладить с его женщинами… Впрочем, к чести Вовó следует сказать, что у него-то хватило здравого смысла понять: «воскресшая» Анастасия, которую пытался поддерживать его отец, – типичная самозванка. А ведь М.К. тоже усматривала в Андерсон-Шанцковской некоторое сходство с тем, кого так любила, и уверяла, что у нее взгляд совершенно как у императора Николая…