Сейчас, однако, речь шла не о перьях, пергаментах и писчих стилях, а о совсем о других, более весомых предметах.
— Говорю тебе, бычий загривок, — произнес Шелам, хитро поблескивая глазками, — у этого Арруба мешки с деньгами валяются прямо на полу, во всех углах. Он монету не считает, ни золото, ни серебро! Да и как иначе: всякий развяжет кошель и отдаст последнее, чтобы избавиться от хвори или там залечить рану. Вот и несут Аррубу денежки! А ему много ли надо? Лепешка, горсть фиников да глоток вина! Говорят, он и мяса-то не ест, пробавляется плодами да овощами!
— А еще говорят, что он маг, — мрачно буркнул Конан. — Маг, колдун и проклятый чернокнижник!
Не то чтобы он сильно боялся колдунов, но предпочитал с ними не связываться, ибо в варварской его душе нашли приют и суеверия Киммерии, и предрассудки более северных стран, таких, как Асгард и Гиперборея. В Гиперборее он хлебнул неприятностей с избытком, попав к плен к чародеям этой сумрачной земли; память о замке Халога и ведьме Вамматар, его владычице, была еще совсем свежей, и Конан дал зарок держаться от колдунов подальше.
— Не маг он и не чернокнижник, — возразил тем временем Ловкач. — Он — знахарь и целитель, понимаешь, дурья башка? Маг и знахарь — это большая разница! Маг занимается колдовством и водится с тварями тьмы, а знахарь лечит, зашивает раны и ставит клизмы. Его дело — травки, корешки да снадобья.
— Кром! Есть такие снадобья, от коих сдохнет и вендийский носорог! Ты об этом подумал, тощий обглодыш? Да и всякий знахарь умеет колдовать и шептать наговоры… А наговоры — опасная штука; могут исцелить, а могут и на месте прикончить. Когда я влезу к этому Аррубу в дом, поздно будет разбираться, маг он или лекарь! Нет, — Конан покачал черноволосой головой, — ты мне найди, Ловкач, богатого купца либо вельможу с сундуками, полными золота, тогда и потолкуем!
Насчет целителя Арруба они толковали уже не в первый раз, так как Ши Шеллам исполнял при Конане не одну лишь роль учителя и помощника по части сбыта награбленного и уворованного, но был еще и превосходным наводчиком. Знал он в славном Шадизаре каждую щель, всех богатых людей, и благородных, и купеческого звания, и всех дневных и ночных мастеров-искусников, умельцев, что срезают на базарах кошельки либо орудуют с отмычками у чужих дверей и сундуков. Но знания эти пропадали втуне — до тех пор, пока Конан не появился в Шадизаре и не встретился с Ши Шеламом. И теперь благополучие последнего зависело от успехов и удачи киммерийца. Если уж говорить всю правду, то был Ловкач не столько наставником, помощником и наводчиком, сколько шакалом, кормившимся крохами от трапезы льва. И он совсем не желал, чтобы этот лев лишился своей шкуры.
— Найти нобиля или купца не хитро, — пробормотал он. — Их в Шадизаре как пчел у кубка с медом… И у каждого — сундуки с богатствами, но при тех сундуках — стражи с дубинками да бритунские наемники с мечами. А старый эль Арруб живет с единственным слугой, немым да глухим, и ничего острого в доме не держит. Разве лишь ножик, чтобы чистить морковь да снимать кожуру с апельсинов. Нет в усадьбе его ни забора, ни злобных собак, ни охранников-меченосцев. Приходи и бери что хочешь!
— Стражей и мечей я не боюсь, — твердо заявил Конан. — А с колдуном связываться не хочу! Все они прихвостни Нергала!
— Кому Бел ворожит, тот может не бояться Нергала… — Ши Шелам скосил глаз на свой необъятных шкаф, в одном из отделений коего хранилась статуэтка означенного бога. Вообще-то Бел являлся шемитским божеством и пришел в Замору с берегов Западного океана, из порта Асгалун, пропутешествовав по всему Шему и Хаурану, по землям отъявленных злодеев, кочевников-зуагиров. Но в заморанских великих городах, Шадизаре и Аренджуне, шемитский бог обрел вторую родину; он покровительствовал грабителям и ворам, а Замора была самым грабительским и воровским местом на всем необьятном Гирканском континенте. Те, кто поклонялся Белу, жили только воровством; а коль случалось им приобрести что-нибудь честно, то за сей грех должны были они украсть втрое больше купленного. Конан, однако, против Бела не грешил и расплачивался лишь за мясо и вино в кабаке Абулетиса, в одной из многих харчевен, где собирался вечерами шадизарский воровской народец. Бывали там и люди посерьезнее, грабители и наемные убийцы из банд Синих Тюрбанов и Ночных Клинков, подданные Кривого Хиджа и Харама-Хромонога, но с ними Конан знакомства не водил и вин не распивал. У них учиться было нечему; убивать он умел и так — и куда лучше, чем эти ублюдки.
Правда, не обходилось у киммерийца дело без ссор и кровавых разборок с местными мастерами ножа, так как все они были друг другу конкурентами и нередко раскрывали пасть на один и тот же лакомый кусок. Но из всех таких переделок Конан пока выскальзывал, словно смазанный маслом черенок кинжала, оставляя на память соперникам лишь свежие трупы.
Но трудности с выбором достойной цели все-таки случались нередко. Хоть и не оскудел Шадизар жирной рыбешкой, однако и ловцов на нее было предостаточно, не одни лишь Синие Тюрбаны да Ночные Клинки, так что временами Конану приходилось затягивать кушак потуже. Вот и сейчас наступили такие дни, а потому шеламова идея насчет сундуков престарелого целителя казалась вполне своевременной. Правда, Конана смущало, что никто другой на богатства Арруба вроде бы не зарился. Забора нет, псов и стражи нет, а воры в дом не лезут! Раз не лезут, значит, боятся… Или не так уж Арруб богат, чтобы стоило его распотрошить?..
— Ну, так что ты решил, приятель? — Глазки Ши Шелама блеснули, на острой мордочке было написано нетерпение. — Потрясешь мудреца? Ты не сомневайся, там есть чем разжиться!
— Может, и есть, коротышка, — сказал Конан, поглаживая свой огромный меч, — только я лучше бы потряс караван. Сотня верблюдов, две сотни вьюков да тюков… Клянусь задницей Крома! Вот где можно разжиться!
— Рожу я тебе, что ли, этот караван? — пробурчал Ловкач. — У меня в брюхе и верблюжий горб не поместится, не то что сотня верблюдов! Опять же какой с каравана толк? Ткани возьмешь, ковры, сосуды из бронзы или стекла, вино — все нужно продавать. А у Арруба не вьюки с тюками, а монеты! Звенит куда веселей… Так, бычий загривок?
Киммериец до половины выдвинул меч из ножен и со вздохом сожаления загнал его обратно ударом крепкой ладони. Связываться с лекарем-колдуном ему не хотелось, однако он понимал, что Ловкач Ши прав: золото — всегда лучшая добыча. Все остальное, даже самоцветы, надо продавать… все, кроме вина… попадись ему вино, особенно аргосское, его бы он выпил сам…
Тут Конан припомнил, что со вчерашнего вечера в глотке у него не было ни капли, потому как и в кошеле ничего достойного упоминания не звенело — одни лишь медяки да пара серебряных монет. Выходит, судьба, подумал он, представляя, как взламывает сундуки в аррубовых подвалах. Если не слишком греметь, колдун, пожалуй, и не проснется… А коль проснется…