Летящий навстречу ветер хлестал обожженное лицо. Час бешеной скачки превратился в настоящую пытку, с губ Чибиса полетела пена, но они успели вовремя. С пригорка было отлично видно, как Смых спешился у коновязи и решительно шагнул в распахнутые настежь ворота мастерской, стоящей на окраине села.
Десятник соскочил с лошади у самых ворот, потянулся к посоху на поясе — перезарядить, взглянул на оплавленные лепестки навершия, плюнул и шагнул в открытые двери.
Жил техномаг Свен-Одар в каморке над мастерскими, слыл местным чудаком и умельцем, мастером на все руки, запойным пьяницей и художником. Знали его в округе все от мала до велика, но полным именем давным-давно никто не величал. Даже местные ребятишки, которые таскались за ним цугом, выклянчивая забавные безделушки, коих у того в бесчисленных карманах замызганной робы водилось несметное множество.
В просторном сарае мастера, где стояли верстаки, в беспорядке валялись инструменты и бродили среди разбросанных колдовских книг и досок чудаковатые изделия, всегда царил радужный свет. Ни одного окна и даже крошечного оконца стекленного по всем правилам в сарае не было — сплошь витражи из цветных стекляшек. Да такие, что только в пьяном угаре и могли привидеться: треугольные люди с многоугольными глазами, сороконожки с конскими головами, квадратные стрекозы, какие-то не то колбы, не то реторты, достойные лаборатории древнего мудреца — все это двигалось, позвякивало, дзинькало, иногда самопроизвольно взрывалось, усыпая пол разноцветным крошевом, и любовно восстанавливалось.
Поскольку зимой улицы переметало снегом, и сугробы вырастали до скатов крыш, многочисленные окна сарая располагались высоко над землей и выползали на крышу. Мастер Свен-Одар в приступе вдохновения спиливал стропила и обрешетку и скидывал черепицу, чтобы очередной угловатый цветок, над которым парила квадратная стрекоза смог вытянуться во весь свой стеклянный рост.
Под тяжестью снега крыша дважды обваливалась. Местный лекарь вздыхал и на некоторое время забирал к себе в Упряжное мертвецки пьяного техномага, которого заботливые односельчане выгребали из-под обломков едва живым и сильно обмороженным. Они же и ремонтировали многострадальную крышу в счет оплаты будущих услуг, пока как-то раз вместе с крышей не обвалилась и западная стена, превращенная господином Свен-Одаром в одну огромную мозаику. Мастер тогда влез в долги по самые уши, а лекарь прежде чем начать лечить порезы и переломы взял с него клятву, что больше несущие стены мастерской никогда не превратятся в произведение искусства, а останутся, как им и положено, несущими стенами.
После этого долгих двенадцать месяцев Свен-Одар вел себя смирно, заказы отдавал в срок и к спиртному не притрагивался. Окна хоть и оставались разноцветными, но не превышали разумных размеров, крыша не распиливалась, а мастер исправно платил долги — не столько местным клиентам, сколько городским поставщикам цветного стекла, с коими накануне обрушения у него состоялся нелицеприятный разговор.
Душу он в тот год отводил по-разному. Выгнав кузнеца, который три раза в неделю приходил ему помогать за небольшую доплату, мастер заперся в кузнице на заднем дворе и сваял двухметрового железного человека. Ходило чудище с трудом, скрипело и сыпало металлическими опилками, по ночам тоскливо выло колыбельные песни, напетые ему хозяином, которому медведь на ухо наступил, а днем вязло в сугробах и жалобно стонало от холода. В общем, не удался мастеру механический помощник и вскоре отправился в переплавку. Кузнец махнул рукой, обижаться не стал и вернулся. Трижды в неделю ходить в подмастерьях у единственного на всю округу мага оказалось делом не столько прибыльным, сколько хлопотным, но было, было, чему поучится у старого пропойцы, что бы там ни говорили.
Мастер Свен-Одар не стал предаваться унынию, заперся в мастерской, и к середине зимы наперегонки с конными повозками и самоходными дровенками, широко раскидывая корни, заскакали по дорогам ожившие пни. На одном таком, превращенном в настоящий деревянный трон, светлый господин техномаг Свен-Одар лихо приехал к «Вьюгокруту», до смерти перепугав завсегдатаев кабака, немногочисленных постояльцев, их слуг и лошадей. Хозяину пришлось раскошелиться на бесплатную выпивку, чтобы уговорить мастера сжечь свое творение прямо за забором постоялого двора. Остальные пни в ужасе умчались по сугробам в дремучие северные леса, и сколько опечаленный создатель их ни кликал — в мастерские так и не воротились. Зато лешие еще года два были исключительно обходительны не только с заплутавшими сельчанами и фермерской скотиной, но и с охотниками, с которыми у них издревле шла непримиримая вражда. Видно разбежавшиеся транспортные средства так незаслуженно низко оцененные местными жителями пришлись им по вкусу.