Выбрать главу

- Давайте сделаем мертвым самый лучший подарок - продолжим нашу жизнь. Покажите, где можно надежно спрятаться в этой глуши.

Женщины медленно повернулись.

- Возьмите колесницы, - настаивала Китишейн. Одна из старух покачала головой:

- Там, куда мы пойдем, лошадям не пройти. И они двинулись по склону через чащу.

- Идите с ними, - сказала Китишейн, и гномы пошли с женщинами.

Кьюлаэра и Китишейн остались, чтобы поставить все колесницы в ряд, освободить лошадей, отвести их сторону и поджечь повозки ваньяров. Потом они пошли за сельчанами, заметая за собою следы, и отблески костров озаряли их удаляющиеся силуэты.

***

Старики давали советы, а вождем деревни теперь стала одна из женщин. Ее звали Эльза, и она часто обращалась за советом к своей матери, Темле, той самой старухе, которая спрашивала про Ломаллина. Йокот рассказал ей о том, что знал; она спросила, как нужно молиться Ломаллину и Творцу, какими ритуалами чтить их. Йокот рассказал ей, что знал, и подчеркнул, что почитание не требует ничего особенного - самое главное, чтобы слова были искренними, от всего сердца. Еще он рассказал ей о том, что Творец не нуждается в том, чтобы ему в жертву приносили вещи или жизнь, ему нужно самопожертвование, отказ от жестокости и злодеяний и, что еще более важно, - стремление помочь другим, сделать их жизнь более счастливой. Темла рассказала об этом Эльзе, и они вдвоем остальным женщинам.

Пока Йокот учил женщин вере, Кьюлаэра показывал им, как обороняться косами, вилами и лопатами. Китишейн и Луа учили их стрельбе из лука. Все понимали, что ваньяры вернутся.

И они вернулись и были теперь в тысячу раз сильнее. Их колесницы заполонили долину, холмы гремели от стука лошадиных копыт.

- Спустись и спрячься в развалинах самого большого дома в деревне, сказал Йокот Кьюлаэре. - Китишейн, найди лучниц, чтобы убивать всякого, кто приблизится к нему! Кьюлаэра, когда их шаман выступит, чтобы сразиться со мной, дай ему произнести одно заклинание, а после выходи и убей его. Когда он умрет, беги сюда, потому что ваньяры бросятся на тебя. Беги вот тем ущельем, чтобы лучницы могли убивать ваньяров с елей на склоне.

Без единого вопроса Кьюлаэра отправился в укрытие. Ваньяры остановились у горы пепла праха их колесниц, узнали железные ободья колес и железные прутья - бывшие спицы. Велика была их злоба. Они подняли крик, начали ругаться на своем варварском языке. Наконец один из них выступил вперед. На нем была рубаха из волчьей шкуры, голову его венчала мертвая волчья голова. Веки его чернели намазанной сажей, щеки были украшены малиновыми знаками. Он вытащил из-за пояса прут, посмотрел на ближайший к деревне холм и начал произносить заклинание. В воздухе замелькали огоньки, побегали, собрались в стаю и указали в сторону холма.

С небес рухнула сова, неуютно чувствующая себя в дневном свете, и упала прямо в центр стаи, подобно ястребу, охотящемуся на мышь. Огоньки повернули, устремились к птице, вонзились в нее, она взорвалась, и во все стороны фонтаном брызнули стрелы. Несколько из них попали в ваньярского шамана. Он выругался.

Ждать дольше было нельзя. Кьюлаэра выскочил, надеясь, что Йокот сейчас готовит следующее заклинание, и бросился на ваньяров, размахивая мечом. Воины увидели его, закричали, погнали вперед своих лошадей. Шаман повернулся к воину, увидел его, начал размахивать руками и петь.

Кьюлаэра ударил. Меч загудел, вонзаясь в плоть, шаман заорал, затем внутри него что-то взорвалось, и он упал замертво.

Кьюлаэра уставился на него, не понимая, что случилось.

Затем он услышал яростные крики, обернулся, увидел, что на него бегут ваньяры. Вспомнив приказ Йокота, Кьюлаэра побежал.

Земля взорвалась под колесами ваньяров. Комья грязи взметнулись в небо. Колесницы переворачивались одна за другой; некоторые проваливались в разверзшуюся землю и застревали. Лошади дико ржали, пятились от обезумевшей грязи, врезались в соседние колесницы. Но сотня колесниц обогнула ужасное место и продолжала двигаться в сторону нырнувшего в ущелье Кьюлаэры.

Стены ущелья сужались. Колесницы врезались одна в другую; спицы лопались, трещали дубовые борта. Пятьдесят ваньяров, ругаясь, выбрались из обломков и припустили за Кьюлаэрой. Он убежал уже далеко, но солнце блестело на его бронзовых доспехах, не позволяя ему скрыться. Ваньяры бежали следом, злобно крича.

Со стороны холма полетели стрелы. Не видевшие ничего, кроме своей жертвы, ваньяры не замечали их, пока стрелы не вонзились в их глотки, пока копья не закачались в их груди. Оставшиеся в живых взревели и бросились в сторону холма, но с другой стороны град стрел посылался им в спину. Не меньше дюжины ваньяров бросилось спасаться бегством, но снова в воздух взмыли копья, и ни один не остался в живых.

На равнине под ваньярами продолжала взрываться земля. Наконец жалкие остатки войска повернули и побежали, на равнине и вдоль берега загрохотали колесницы.

Китишейн крикнула с холма:

- Хватит!

Йокот кивнул и опустил руки.

- Ломаллин позаимствовал силы у Творца, чтобы помочь нам победить сегодня, - крикнул он сельчанам. - Пусть все знают, что Ломаллин сильнее Боленкара!

Он повернулся, пошатнулся и чуть не упал. Пока он спал, сельчане пошли к ваньярам, добили тяжелораненых и попросили Кьюлаэру заняться теми, кто мог выжить. Он разоружил тех, кто еще держал топор, сразился с парой легкораненых. В тех местах, где доспехи Аграпакса не защищали его, он и сам получил несколько ран, но разоружил всех и заставил тех, кто мог идти, нести носилки с ранеными. Кьюлаэра отослал врагов прочь, строго-настрого предупредив о том, какая судьба постигнет всякого прислужника Боленкара, который посмеет еще раз заглянуть сюда. Затем он занялся долгим делом принялся перетаскивать мертвых ваньяров в ущелье. Несколько колесниц уцелело, некоторые лошади не убежали, и это очень помогло Кьюлаэре.

Когда Йокот проснулся на следующий день, все ущелье было заполнено мертвыми. Он бросил на это зрелище угрюмый взгляд:

- Нельзя оставлять их незахороненными: это послужит причиной болезней.

Он снова начал читать заклинание, и стены ущелья с грохотом сомкнулись, завалив убитых десятью футами земли. Когда улеглась пыль, сельчане потрясение уставились на два холма и широкое ровное поле между ними.