— Миротворец не заслужил, чтобы его обижали!
— Я не о Миротворце говорю, — сухо ответила Китишейн. И Кьюлаэра тут же упал лицом в траву. Луа вскрикнула и побежала к нему, но Китишейн удержала ее за плечо. Миротворец подошел к упавшему:
— Вставай, лодырь! Нам еще долго идти до...
Кьюлаэра крутанулся, его ноги описали полукруг, и Миротворец упал.
— А! Ну получил сдачи, мерзкий старикашка!
С этими словами он кинулся на Миротворца, но мудрец каким-то чудом вцепился ему в рубашку и подтянул к себе.
— Мудрец душит его рубашкой! — закричал Йокот.
— О боги, так и есть! — Китишейн, не отрываясь, следила за происходящим.
Лицо Кьюлаэры побагровело, но он все-таки ухитрился ухватить мудреца за ворот и приподнять его, но тут же отпустил. Старик держал его слишком крепко, и негодяю не удалось поднять колени и оттолкнуть противника, однако он поднял старика и швырнул оземь изо всех сил. Но старик не отпускал Кьюлаэру, пока тот не стал красным как рак и в конце концов не обмяк. Тогда Миротворец оттолкнул его бездыханное тело. Луа испустила вопль, обежала старика и опустилась на колени подле Кьюлаэры.
Йокот бросился за ней, но задержался, чтобы помочь встать Миротворцу, и его полный ненависти взгляд остановился на лежащем без чувств Кьюлаэре. Потом он заставил себя повернуться к мудрецу.
— Вам больно, Миротворец?
— Получил кое-какие ушибы, но мне ли привыкать? — Миротворец пристально посмотрел на присевшего рядом гнома. — Надеешься, что я убил его, да?
— Разве это плохо? — пожал плечами гном.
— Чтобы он умер? Плохо, если судить о том, что я задумал. Но плохо ли то, что ты желаешь ему смерти? Не очень хорошо, но неизбежно. Было бы куда хуже, если бы ты притворялся, что не хочешь этого.
— В этом нет его вины, но я думаю, что Луа по-прежнему в него влюблена.
— Пусть так, но и она тоже не виновата, хотя с ней что-то не так, и ее необходимо вылечить. Нам придется ей помочь, Йокот.
— Мы сумеем это сделать? — Гном повернулся к старику, и Миротворец увидел за щелями маски зорко смотрящие глаза.
— Есть средство, — уверил его Миротворец, — но оно подействует не сразу. А что же до Кьюлаэры, то нет, я его не убил. Хотя ему скоро захочется, чтобы я его убил.
Подошла угрюмая Китишейн и встала рядом.
— Ты что, забавляешься, так истязая его?
— Нет, — быстро ответил Миротворец. — Мне это отвратительно, и я ненавижу его за то, что он вынуждает меня делать это. Луа мы сможем вылечить нежностью, а Кьюлаэру — только жестокостью, причем такой же, с какой он обращается с другими, ибо только так он поймет, что это не правильно.
— Правда поймет? — спросила она.
— Если в нем есть доброта, то поймет, — вздохнул мудрец. — Но если она и есть, я этого пока не вижу, но есть кое-кто, кто видит.
— Кто?
— Рахани, — ответил Миротворец.
Китишейн уставилась на него, глаза ее выражали непонимание. Точно так же смотрел на старика и Йокот.
Миротворец еще раз вздохнул и подумал: пятьсот лет — слишком короткий срок, чтобы о богине забыли, и что скорее всего забыто только ее имя. Он решил расспросить спутников об их богах, но не сразу, исподволь. Теперь определенно было не время для этого, тем более что Кьюлаэра закашлялся и, отплевываясь, пытался подняться. Луа потянулась к нему, но он с рыком отшвырнул ее руки. Йокот бросился к ним, его лицо пылало, но мудрец удержал его, подошел к Кьюлаэре, оперся на посох и внимательно уставился на пленника. Тот злобно глянул на старика, потер шею.
— Действует, как видишь, — сказал Миротворец. — Скажи, как тебя зовут?
Кьюлаэра выругался.
— Да, именно так. Теперь вставай, разбойник, и бери свою ношу.
Подталкивая, старик поднял Кьюлаэру на ноги, заставил поднять мешки и погнал вперед.
Следом пошли Йокот и Китишейн, лица которых светились радостью при виде униженного Кьюлаэры. Расстроенная Луа поплелась за ними, ее деревянная маска намокла от слез.
Кьюлаэра тащился вперед, негромко бранясь, но в его душе пробуждалось давно забытое чувство — страх. Страх оживал и рос. Кто бы мог подумать, что дряхлому старику удастся одолеть воина в расцвете сил!
Но все же дряхлым этого старика назвать можно было с трудом: он был далеко не так силен, как Кьюлаэра, но все-таки вовсе не слаб. И еще он был ловок; молодому человеку горько было это признавать, но он признал: старик был потрясающе ловок. Он бы счел его колдуном, но все, что делал старик во время драки, можно было объяснить и одной лишь его ловкостью, и крепостью его посоха.
Он был стар, седобород и, конечно, не столь быстр, как молодой. В драке старик не мог сравниться с ним в быстроте движений. Эта мысль доставляла негодяю удовольствие. Безусловно, ловкость старика в драке изумляла, но ведь никакая ловкость не поможет старику бежать быстрее молодого! Кьюлаэра решил, что сможет убежать, и очень легко, даже если Миротворец колдун!
Кьюлаэра не спешил, ждал подходящего момента. Амулет, ставший ночью таким — тогда, когда он осмелился напасть на старика, — ледяным, что проморозил его до костей, теперь не холодил кожу, а лишь сдавливал шею. Значит, в помыслах о побеге нет ничего дурного! Кьюлаэра шел вперед, опустив плечи, изо всех сил стараясь выглядеть побежденным и покорным, и искал подходящее место для побега.
Оно появилось, когда солнце висело низко над горизонтом по левую руку. Дорога пошла вверх; путники преодолели небольшой подъем и оказались посреди соснового леса. Налево и направо тянулись деревья, высокие, темные, безмятежные, стройные и прямые. Внизу ветвей было немного, и никакого подлеска, лишь ковер из игл покрывал бесчисленные тропы.