— Когда это гном стал шаманом?
— Пока ты предавался тоскливым думам.
— Но как? — Кьюлаэра с усилием приподнялся на локте. — Когда я впервые его встретил, он еле-еле исхитрился наколдовать струйку дыма! Как он стал колдуном?
— Не колдуном и даже не настоящим шаманом, но все-таки тем, кто достаточно силен, чтобы уметь за себя постоять, — задумчиво проговорил Миротворец. — Его врожденный дар все-таки очень странен. Большинство гномов рождаются, зная, как работает магия земли, — в том и сильны, поскольку живут в горах, — а Йокот родился вблизи всех четырех стихий, а не только одной земли, и потому его ощущение магии земли было слабым. Его дар нуждался в упражнениях — и в итоге он получил власть не над одной только землей, но и над воздухом, огнем и водой, причем такую, что смог объединить воздух и воду и получил град, присоединил их к огню — и получил молнию. О, когда он доучится до конца, он станет могучим шаманом, уверяю тебя, и подчинит себе не только стихии, но также и деревья, цветы, рыб и зверей — все живое.
— И еще людей, — пробормотал Кьюлаэра и поглядел на свое распростертое тело, все еще дрожащее после проклятой вспышки. — Итак, колесо повернулось, да? Йокот вырос, а я теперь последний из последних.
— Вовсе нет. — Удивительно, но в голосе Миротворца слышалось сочувствие. — Ты сильный и отважный мужчина, Кьюлаэра, научившийся кое-чему в боевом искусстве, а когда ты обучишься ему до конца, ты станешь воистину могущественным.
Кьюлаэра взглянул на него в изумлении:
— Но даже гном способен побить меня! Теперь я могу спокойно сам себя убить, потому что если не я, то кто-нибудь другой это сделает непременно!
— Тебя побил шаман, — поправил его Миротворец, — а только глупцы дерутся с шаманами. Когда ты закончишь обучение, Кьюлаэра, ты будешь воином столь могучим, что немногие смогут противостоять тебе — лишь некоторые воины. И ты никогда не будешь делать таких глупостей, как нападать без нужды на шамана.
Кьюлаэра на мгновение замер, осматриваясь. Потом он спросил:
— Ты не обманываешь меня?
— Нет, — ответил Миротворец, — и я настоящий воин, как и настоящий мудрец. Если я говорю тебе, кем ты можешь стать, я это знаю наверняка. А что касается правды, разве ты когда-нибудь слышал, чтобы я лгал?
Кьюлаэра помолчал и признался:
— Нет.
— И впредь не буду, — заверил его Миротворец. — Осуждать — да, даже оскорблять, но лгать — никогда.
Кьюлаэра взглянул на него:
— А что я должен делать, чтобы стать настоящим воином?
— Ты должен упражняться так усердно, как я того требую, — ответил Миротворец, — и жить по установленным мною правилам.
— По твоим правилам! — Кьюлаэра смотрел со злостью. — Какое твои правила имеют отношение к...
Фраза оборвалась, и в глазах верзилы появилось понимание. Миротворец ответил ему взглядом и торжественно кивнул:
— Да, Кьюлаэра. Твое нынешнее поражение связано не только с магией Йокота.
— То есть, — медленно сказал Кьюлаэра, — если бы я не нарушил твой запрет на драки, я бы не был побежден.
— И это тоже, но это не все, — безразлично отозвался Миротворец.
— И еще меня погубила моя наглость.
— Да! — В голосе Миротворца появилось удовлетворение. — Всегда найдется кто-то сильнее, чтобы помучить мучителя, Кьюлаэра.
Во взгляде Кьюлаэры мелькнуло сомнение.
— Не может быть, чтобы правила защищали не только Йокота, но и меня!
— Они защищают вас обоих, — подтвердил Миротворец, но объяснять не стал. Он просто молча сидел, наблюдал и ждал.
Молчание это пугало Кьюлаэру не меньше, чем гнев мудреца. Воин мрачно думал над загадкой.
— Не будь я столь жесток по отношению к окружающим, когда я был сильнее всех, они не были бы жестоки со мной теперь?
— Эти трое не были бы.
— Но я знал таких людей, которые были! — выпалил Кьюлаэра. — И даже женщин! Я был жесток лишь с одним или двумя, и, конечно, не больше других мальчиков — я даже помогал другим и защищал их! А они все равно обращались со мной бессердечно!
— Эти люди не знали, как бывает другим больно от такой жестокости, — объяснил Миротворец. — Они сами не пострадали от нее.
Кьюлаэра некоторое время разглядывал его, а потом сказал:
— А Китишейн и гномы пострадали?
Миротворец кивнул.
— От меня?
— Не только, — возразил старик. — Я по крупицам собирал случайные намеки, собрал и сделал выводы. Каждый из них так или иначе отведал в своей деревне столько же жестокости, сколько и ты, Кьюлаэра. Поэтому ты можешь на них рассчитывать, хоть и немного случалось тебе встречать людей, в которых ты мог бы быть уверен.
Кьюлаэра не сводил с него глаз.
— Мог бы.
Старик кивнул.
— Но только до того, как поиздевался над ними.
— И даже сейчас, — сказал Миротворец, — если они поверят, что ты не станешь снова жесток, когда обретешь силу.
Кьюлаэра отвернулся.
— Не уверен, что у меня это получится. — И добавил очень неохотно:
— Не уверен, что не захочу стать жестоким.
— Тогда подожди, пока наберешься этой уверенности.
Кьюлаэра снова посмотрел на старика.
— То есть пока мне еще не поздно встать под защиту правил и жить по ним.
— Пока время есть, — кивнул старик, — но должен тебе сказать, что правила эти — не какие-то мои собственные выдумки. Это законы, управляющие любыми людьми, и я обучил тебя пока еще не всем. Без этих правил все деревни, все племена либо распались бы, либо перебили бы друг друга.
— А другие правила есть? — спросил Кьюлаэра, но старик лишь улыбнулся и покачал головой:
— Это тебе придется понять самому, Кьюлаэра. Хотя могу тебе сказать, что их не так уж много.