Луа нахмурилась, задумалась и покачала головой:
— Нет, я думала только о том, что способен вытворить Кьюлаэра.
— Такая забота о своем соратнике похвальна, — сказал ей старик, — но ты могла бы вспомнить о том, что их намного больше, чем нас.
Луа поджала губы и сказала:
— Почему-то это меня не беспокоит. Почему?
— Интересный вопрос, — ответил Миротворец. — Давай посмотрим, может, Кьюлаэра знает ответ на него.
Королевские покои были роскошны, все сияло от постоянной полировки, обивочные ткани были новыми, со сложными узорами. Огромное резное королевское кресло стояло на возвышении. На голове короля сверкала корона. Когда-то он был молод и горяч, теперь он достиг среднего возраста, отрастил брюшко, набрался безразличия. В его улыбке мелькнула тень жестокости.
— У вас какое-то дело ко мне? Наверное, вы хотите убить моего дворецкого? — спросил он.
Долговязый, в парчовом одеянии мужчина, стоявший позади его кресла, недобро улыбнулся.
Кьюлаэра напрягся, прищурил глаза. Китишейн остановила его, взяв за руку. А Миротворец сказал:
— Ты хорошо осведомлен. Тем не менее, господин Мэлконсэй, мы сохраним тебе жизнь, если ты немедленно и навсегда покинешь это королевство и отправишься домой, к своему настоящему владыке.
Тревога блеснула в глазах Мэлконсэя, а король Орамор сказал:
— Это я сохраню вам жизнь, если вы не будете предпринимать попыток убежать из моей темницы. Ты что, скиталец, обвиняешь моего дворецкого в том, что он вражеский лазутчик?
— Нет, король, я обвиняю его в подстрекательстве, в том, что он оказал на тебя влияние, и ты нарушил договор с Аграпаксом. Гони от себя этого искусителя и помирись с Чудотворцем! Расплатись с ним, пока клятвоотступничество не сгубило тебя!
Орамор засмеялся, а к дворецкому вернулось самообладание. Он присоединился к королю писклявым хихиканьем и сказал:
— Глупый проходимец! Бог уже давно бы наказал короля, если бы захотел!
— Воля богов исполняется не сразу, но, всесторонне подготовившись, они сражают обидчика наповал, — ответил Миротворец. — Более того, этот улин, видимо, занят сейчас куда более важным делом, которое отнимает все его внимание. Аграпакс всегда слеп, когда на чем-то сосредоточивается, — но, когда ему станет скучно, он вспомнит о тебе и нанесет свой удар!
— Кто ты такой, — мрачно спросил король, — чтобы говорить о богах так, как будто ты лично с ними знаком?
В глазах Мэлконсэя опять появился страх.
— Я тот, кто изучал их долго и внимательно, — ответил Миротворец. — Однако я не утверждаю, что Аграпакс тебя убьет — хотя и это, конечно, вполне возможно, — я говорю, что тебя погубит твое клятвоотступничество!
— Правда? — улыбнулся король Орамор. — И как же оно может меня погубить?
— Когда ты нарушаешь клятву, ты рвешь на куски собственный дух, становишься жертвой собственной невоздержанности и умираешь в нищете, какие бы ты ни успел скопить богатства, в какой бы роскоши ты ни утопал!
— Не по душе мне такие речи, — сказал Орамор.
— Да, потому что ты слышишь в них истину! Твое клятвоотступничество настраивает против тебя твоих собственных крестьян, ибо они не знают уже, можно ли доверять твоим словам!
Орамор напрягся:
— Ты оскорбляешь меня? Ты хочешь сказать, что я не держу своего слова?
— Спроси у Аграпакса! — рявкнул Кьюлаэра.
Король поглядел на него и побледнел. А Миротворец продолжал:
— Конечно, как же ты можешь быть человеком слова, если ты нарушил клятву? А если твои крестьяне не будут тебе доверять, они обязательно когда-нибудь взбунтуются!
Орамор громко захохотал:
— Крестьяне? Эти пресмыкающиеся ничтожества? Кому они могут угрожать?
— Твоей жизни, если ты разгневаешь их настолько, что они поднимут бунт! — гаркнул Кьюлаэра. — Где ты наберешь людей для своего войска?
Король устремил на него тяжелый, каменный взор.
— Ты не умеешь разговаривать с теми, кто выше тебя, крестьянин.
— Умею, когда разговариваю с такими, — ответил Кьюлаэра. — Я не признаю никого выше себя, пока он не сумеет мне этого доказать, и не признаю благородным человека, крадущего хлеб изо рта у своих людей!
— Взять его! — приказал Мэлконсэй стражникам. Те рванулись к Кьюлаэре, но король остановил их, подняв руку:
— Пусть будет так, как пожелал этот глупец, — я лично сражусь с ним в поединке.
— Нет, мой король! — испуганно воскликнул Мэлконсэй. Но Орамора нельзя было остановить.
— Пусть ждет меня со своим мечом во дворе. Хоть он и не сможет признать, что я выше его, зато смогут его спутники, когда увидят его труп. — Он улыбнулся в предвкушении победы. — С радостью убью дурака, которому хватило ума бросить мне вызов.
Китишейн тревожно посмотрела на Кьюлаэру, а тот лишь кивнул с мрачным удовлетворением. Она оглянулась на Миротворца — тот смотрел на Кьюлаэру с гордостью и одобрением. В отчаянии она повернулась к Луа:
— Хоть кто-нибудь тут есть, кто в своем уме?
— Мужчины всегда так! — Девушка-гном дрожала от волнения. — Теперь они будут заниматься мужскими делами и колотить друг дружку до смерти. — Она повернулась к Йокоту. — Ты никак не можешь их остановить?
— Кто, я? Спасти жизнь мерзавцу, который так жестоко обращался с тобой?
— Все уже забыто! Теперь бы он не вел себя так! О Йокот, умоляю...
— Не умоляй. — Он прервал ее резким взмахом руки. — Этот бахвал спас мне жизнь, а я спас жизнь ему — о чем еще говорить. Если смогу, я ему помогу, конечно, если ему это потребуется.
Солдаты повели их во внутренний двор. Китишейн бежала рядом с Кьюлаэрой и повторяла: