— Турсун, а где этот сын чабана, это гиблое, гнилое семя опиекурильщика, Мушфики?
Турсунджан не умеет лгать.
— Домулло, он взял дорожный хурджин и посох и пошел бродить по дорогам. Он решил стать странствующим хафизом. Ему цыганка по пяткам нагадала большую дорогу, и он пошел вслед за перелетными птицами…
Глаза Аллаяра-бая горят, роятся мутным звериным огнем.
— Я найду его и дам ему сто палок по его кочевым пяткам! Как он мог оставить без присмотра мои сады?! Уж я-то разобью камчой его пятки!.. А откуда здесь ду-вал? Кто его поставил? Или в кибитке появилась жен-шина? Ха-ха-ха! Ты не женился ли? Не разделил ли дом на две половины — мужскую и женскую?.. Ха-ха-ха! Турсун, ты не видел тут беглого сосунка-олененка?..
И тут Аллаяр-бай поперхнулся и замолк, и его хохочущие, визжащие, как дикие кабаны, спутники тоже вмиг притихли.
Над дувалом появилась и тут же исчезла испуганная маковая головка в красном платке. Со смоляной родинкой над верхней припухлой детской губой…
— Кто это? — протирая слезящиеся глаза толстыми красными пальцами, тихо сказал Аллаяр-бай. — Или это пьяное виденье? Бред? Кайф? Кто это? — дико завизжал он. — Кто? Кто?.. Турсун, кто это! У нее глаза сосунка-олененка!..
— Это моя невеста Кумри.
— Джоон! Душа! Значит, это не кайф! Клянусь всей анашой священной Бухары и Мавераннахра — это та самая родинка, о которой писал шейх Хафиз!..
…Если эта ширазская турчанка заберет мое сердце с собой,
За одну ее жгучую родинку я отдам Самарканд с Бухарой!
И она твоя невеста?.. Ха-ха-ха!.. Мальчишка… Сиротка… Отдай ее мне!.. Я подарю тебе эти сады. Я щедрый. Я отдаю тебе эти бескрайние сады за эту тленную, быстробегущую, преходящую родинку… Ха-ха-ха!.. Отдаю бескрайние сады за крохотную родинку!..
— Нет, домулло. Она моя невеста, и станет моей женой, когда вырастет на две головы над дувалом.
— Ха-ха-ха!.. Мы любим юные сквозящие стебли, курчавые зеленые побеги, а не налитые соками земли серые стволы!.. Мы любим ранние зеленые плоды, набивающие сладкую оскомину! Нам достаточно того, что она возвышается над дувалом на одну голову!.. Ха-ха-ха!.. А если ты будешь противиться — мы возьмем ее силой, и ты останешься без родинки и без садов!.. Решай, Турсун! Решай, сирота! Решай, мальчик!.. Я не хочу тебя обижать… Священная книга запрещает обижать сирот… Я милостив и щедр к тебе…
— Нет, домулло.
— Эй, Хусейн, Хасан, привяжите его к тому урюку. Пусть остынет… Вот так!.. А теперь тащите сюда ту девчонку, ту родинку!.. Вот это настоящая охота! Джоон!.. Она кусается! Извивается! Змея! Змейка!.. Ха-ха-ха!.. Возьми мой пояс-миенбанд — свяжите ее! Вот так! Эй, есаул, положи ее на коня! Вот это добыча! Охота! Джоон!.. Эй, Махмуд-мирахур, принеси чилим… Покурим и поедем! Джоон! Эй, какая охота! Какая добыча!..Какой чилим сладкий! Ай, дым!.. Эй, Турсун, хочешь попробовать? Сразу все забудешь! Добрым станешь, улыбчивым! Сам отдашь мне родинку! Сады взамен возьмешь! Коран запрещает обижать сирот…
— Домулло, я убью вас. Развяжите меня — и я убью вас. Вы боитесь меня, мальчишку? Вы, великий Аллаяр-бай диван-беги, потомок самого амира Тимура, боитесь простого мальчишку-садовника? Вы, умеющий убивать без дрожи?! Ха-ха-ха!.. По древнему обычаю наших гор, если два джигита, два палвана, влюбляются в одну девушку, они бросаются в реку и в волнах решают свой спор… Кто останется живым и выплывет на берег — тот и победитель! Вы же родом из наших мест, вы знаете этот обычай! Пойдемте к реке, и я утоплю вас своими худыми голыми руками! Иль вы боитесь, потомок бесстрашного амира? О, если б великий амир знал, что у него будут такие потомки! Он бы задушил всех своих жен!.. Пойдемте к реке, домулло! Пойдемте, джигит, пал-ван, ворующий чужих невест! Я голыми руками утоплю вас по древнему обычаю!..
Аллаяр-бай сидит на глиняной суфе и задумчиво, забывчиво курит чилим. Поднимает тяжелую дремливую голову со звериными желтыми плывущими глазами. Медленно и густо хохочет. Слезы текут из узких степных глаз. Потом ударом лакового длинного сапога он отбрасывает чилим.
— Эй, Махмуд-мирахур, развяжи мальчишку. Пойдем к реке. Будем джигитами. Соблюдем древний обычай наших гор… Ха-ха-ха! Мне ведь надо искупаться, чтобы дым в голове прошел… А заодно мы подарим реке этого непочтительного отрока. Джоон! Поехали к реке! Скорей! Эй, опять охота! Опять нужно убивать без дрожи!.. Джоон!.. Душа пляшет!.. Дым гуляет в жилах! Кайф!..
…Они идут мимо меня, мимо белого тополя: Аллаяр-бай, Турсунджан, усатые есаулы, Хасан и Хусейн. Махмуд-мирахур ведет за собой коня, поперек которого на седле лежит связанная драгоценным поясом-миенбандом Аллаяра-бая Кумри…
Что я могу сделать? Что?.. Если я обнаружу себя — они растерзают меня… Но я должен помочь Турсунджа-ну и Кумри. Но как? Как?..
Осторожно таясь за деревьями, я крадусь вслед за ними к реке…
Противоположный берег уже не горит. Только дымится. Черный берег. Пламя ушло дальше…
…Турсунджан, круглоголовый мой друг, мой садовник Турсунджан, худой, ты идешь по висячему деревянному мосту над бешеной рекой! Ты осторожно перепрыгиваешь через мертвую олениху с пробитой безвольной шеей, ты идешь по мосту на тот черный, тлеющий берег. Ты встаешь на том пустынном мертвом берегу, ты раздеваешься и высоко вверх поднимаешь руки, худые мальчишеские руки, чтобы показать, что у тебя нет в руках никакого оружия — ни ножа, ни камня. Ты стоишь голый, босой, солнечный. Ты готов броситься в реку и в волнах вступить в смертную схватку с Аллаяром-баем. Ты солнечный…
Река Коко, помоги ему!
А на этом берегу стоит Аллаяр-бай. Он хохочет. Он в лаковых длинных сапогах и в белой шелковой рубахе, он снял только чапан и чалму, он тоже поднимает вверх руки с короткими толстыми пальцами… Хохочет… Накурился… Но глаза у него неожиданно резкие, ясные, и нет в них текучего, дымного, шального хмеля. Он зверь. Охотник…
Махмуд-мирахур бежит на мост и останавливается на его середине. Он резко поднимает вверх обе руки. Тишина. Только ревет река, только вьет смертные водовороты, только глухо перекатывает по дну валуны.
— Бош! Джоон! Эй! Охота! — истошно вопит Махмуд-мирахур, опуская обе руки.
Турсунджан и Аллаяр-бай бросаются в реку. Плывут. Встречаются. Река быстро уносит их. Есаулы с пьяными криками, воплями бегут по берегу. Вдоль реки…
Я тоже бегу вдоль реки!
Река, река, помоги ему!
…Турсунджан хватает Аллаяра-бая за бороду. Они тонут и вновь возникают в быстрых ярых волнах. Машут руками. Цепляются друг за друга. Скользят. Бьются. Захлебываются. Уносит их хрустальная дремучая река. Пьяные есаулы от них отстают. Я бегу вровень с ними…
Река, река, помоги ему!..
Аллаяр-бай захлебывается, бьется. Мелькают в воздухе красные беспомощные пальцы! Турсунджан цепко держит его за бороду, наматывая ее на ловкую свою руку…
Но!
Что это?! Стой!.. Подождите, домулло! Эй, подождите!.. Ай!.. Откуда он у вас? Откуда?.. Вы вытащили его из лакового сапога. Узкий короткий ура-тюбинский нож. С месяцеобразным обоюдоострым концом. Таким ножом мой отец резал больных ягнят. Сладкий нож. Он входит сразу в тело. Как в воду… Подождите, домулло! Это же нечестно! Древний обычай запрещает пользоваться оружием!.. Только руками можно…
…Я кричу?.. Бегу… Подождите, домулло! Ай!..
Турсунджан плещется в волнах, крутится, бьется, убирая, отстраняя круглую свою нагую голову от ножа. Но сколько он может храниться?.. Ускользать?.. Сколько?..
Нож сразу мягко входит в глаз. Как стрела в глаз оленя.
Эй! Джоон! Душа! Кайф!.. Убивай без дрожи!..