Я иду по саду… Я ищу то дерево. Я нахожу его. Под ним лежат на белесой садовой ледовой траве разбитые, раздавленные камышовые циновки и разрушенная деревянная бухарская суфа… Лежит на траве разрушенное, разъятое былое летучее высокое гнездо… Лежит… От обмелевшего арыка, от реки только следы тонкого утреннего льда и инея извиваются, стелются по траве… Белесый ледяной долгий кружевной блескучий след тянется по травам… Тонко…
— Сухейль, я пришел проститься… а ты спишь… Сухейль… от арыка, от реки только утренний травяной лед да иней остались… Сухейль, ты спишь?..
Сад сизый млеет, тлеет в млечных, алых туманах…
Сад зыбкий, размытый, тихий… Тихий… Только иногда набегает алый ветер и нагой шелест ветвей слышится, слышится, слышится… Уже ало светлеет в стволах… Уже ало в алых стволах… Уже надо мне уходить… Уже, Сухейль!..
— Айе!.. Сухейль!. Я пришел проститься, а от арыка, от реки остался только травяной блескучий ледяной кружевной сухой след!..
Я пришел проститься, а ты спишь, Сухейль!..
Тогда!..
Тогда Тихая в Тихом саду…
Тогда Алая у Алой айвы…
Тогда в алом тихом платье из-за алого утреннего ствола айвы она говорит, шепчет, лепечет, лелеет…
— Я не сплю, ака… Я прячусь за алым стволом… Мне ало, ака… От той ночи… Не могу из-за ствола выйти… Ало мне, ака…
— Сухейль, но уже утро!.. Уже весь сад алый!.. Уже весь сад алый, а был сизый! Весь алый!.. Выйди из-за ствола, Сухейль!.. Не таись! Уже весь сад алый!..
Но она не выходит. Таится. Только два сливовых дымчатых глубоких глаза глядят из-за алого ствола… Глядят!.. Томят!.. Берегут!.. Жалеют!.. Молят!..
Айе!..
Да что еще есть в мире, кроме этих сливовых молящих глаз?..
Кроме этого алого, алого, алого, алого утреннего веющего сада?.. Что еще есть в мире?..
Куда я ухожу?.. Зачем?.. Зачем навек оставляю эти два глаза за алыми стволами?..
Зачем?..
И тут я закрываю глаза и вижу, как бежит, бежит в поле Рустам-палван со стрелой в спине… Как он улыбается мне: «Выпьем бузы — и пой, пляши, бычок!.. Такая ночь один раз в жизни бывает!»
И тут я закрываю глаза и вижу Голубоглазого с широким зрелым афганским ножом у самого моего худого безвинного горла: «Резать? Я очень хочу его резать!.. Их резать! Всех! Хочу резать!.. Ай!.. Дай!..»
— Сухейль, не таись за стволом!.. Уже весь сад алый, а был сизый!.. Сухейль, я пришел проститься…
— Я знаю, ака…
— Кара-Бутон убил моего друга… Я должен отомстить… Вернуть ему его стрелу…
— Я знаю, ака…
— Я скоро вернусь… Я освобожу узников зинданов и сразу вернусь к тебе, Сухейль!.. Сразу!.. Скоро!..
— Я знаю, ака…
— Выйди из-за ствола… Давай простимся, Сухейль…
— Нет, ака… Я вся алая… Стыдно мне…
— Весь сад алый… Только от арыка, от реки след на траве жемчужный ледяной кружевной святой белеет… Выйди, Сухейль…
— Нет, ака… Я алая…
— Прощай, Сухейль! Ты будешь ждать меня, дочь бека?..
— Да, сын горшечника… Арык течет — Сухейль ждет… Река течет — Сухейль еще больше ждет!.. Смерть придет — Сухейль ждет… Смерть уйдет — Сухейль ждет…
Айе!..
— Прощай, Сухейль!.. Я скоро вернусь!..
Я бегу по саду.
Сад.
Алый.
Айе!..
ЭПИЛОГ
Сказано в древности, что люди ходят по тропинкам, часто забывая о Великом Пути. О Пути Добра. О Пути извечной борьбы со Злом. Нельзя дать Великому Пути зарасти колючкой и верблюжьей травой, как зарос, увял, истаял Великий Шелковый Путь…
Нельзя!..
И Ходжа Насреддин сошел с малой тропинки своей жизни и ушел на Великий Путь Добра…
А Любовь?..
А Сухейль?..
Арык течет — Сухейль ждет.
Река течет — Сухейль еще больше ждет.
Смерть придет — Сухейль ждет.
Смерть уйдет — Сухейль ждет…
Айе!..
ВОЗВРАЩЕНИЕ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА
…Познал я все сокровенное и явное, ибо научила меня Премудрость, художница всего. Она есть дух разумный, свитый, единородный, многочастный, тонкий, удобоподвижный, светлый, чистый, ясный, невредительный, благолюбивый, скорый, неудержимый, благодетельный, человеколюбивый, твердый, непоколебимый, спокойный, беспечальный, всевидящий и проникающий все умные, чистые, тончайшие духи…
КОЛЫБЕЛЬ
Царь Сулаймон, Ты говоришь: я предпочел Премудрость скипетрам и престолам и богатство почитал за ничто в сравнении с Нею. Драгоценного камня я по сравнил с Нею, потому что перед Нею все золото — ничтожный песок, а серебро — грязь в сравнении с Нею. Я полюбил Ее больше здоровья и красоты… Мудрость знает давнопрошедшее и угадывает будущее…
…Да, царь!.. Дальный! Пленный!.. Нетленный!.. Ты давно ушел изник исчах изветрился как гора в пустыне Гоби, но Ты жив, потому что живо сокровенное напоенное слово Твое. Слово мудрости… И Ты единственный царь, которому внимает тихая душа моя на вечернем вечном февральском туманном сонном берегу родной реки моей Сиемы! Да!..
…Я, Ходжа Насреддин, говорю: в двадцать лет Бог (кто Ты, Господь? Авраам?.. Будда?.. Иисус Христос?.. Мухаммад?.. — но Ты) поселяет в человеке любовь к женщине…
И я не знал ее…
В тридцать лет — любовь к вину, в сорок — страсть к путешествиям.
(А эту знал я в избытке!..)
В пятьдесят лет — любовь к мудрости… Да!..
Мне шестьдесят лет.
И где мудрость моя?..
…Только родная река Сиема в тумане вялая февральская дремотная забвенная течет грядет доносится…
Живет река… И пена ее быстра мутна молода?
Почему река мутна?.. Только что растаяли молодые мутные смутные снега?..
Почему змея мудра?.. Потому что она всем телом льнет лепится тянется к земле. Струится по земле.
Как вода? Как река?.. Да?..
…Я всю жизнь льнул к земле, к траве, к камням, к деревьям… К людям земли… К дехканам, к землистым их щедрым рукам, к свежим их полевым травяным зеленым родниковым душам…
…Царь, Ты говоришь: Премудрость не войдет в лукавую душу!..
И я узнал это…
Я устал утомился от лукавых подвижных текучих человеков, а таких много ныне, как птиц-майна, уничтожающих посевы полей… Да!..
Но я шел среди народа моего, я спал на нагой земле моей, положив веселую хмельную дорожную пыльную голову свою на нищий рыхлый живот осла моего…
Хаким ибн Сина, Авиценна, великий целитель, врачеватель, отчего так бурлит, свербит, томит, поет пустой живот?..
Эту загадку так и не решил я в долгие ночи мои под бездонными звездами, о которых так много знал мавлоно Омар Хайям, но так и не сказал нам ни слова… Ушел, оставив нам безответные светила…
…А река Сиема шумит, перебирая передвигая донные глухие тяжкие слепые валуны камни…
А отчего шумит бурчит клокочет ярится пустой живот?.. Что передвигает, перебирает?.. А?..
И ни один мудрец не ответил на низкий сей вопрос…
И только древний китаец Кун Цзы говорит: и голова истинного мудреца пуста, как и живот его… Да…
Но я видел многих, головы которых мечутся и мыслят только для того, чтобы сладострастно наполнить живот. И такие животные слепые головы святы в земле нашей, в Мавераннахре, в Державе блаженного нашего Амира Тимура, Повелителя Вселенной, Сахиб-уль-Кырама!.. И такие головы не сечет праведный меч его!..