И рядом тихо верно издыхают твои карабаиры ахалтекинские аргамаки кони?..
И сонно!.. Тленно!.. Мертво!.. Тошно!.. И пахнет пыльной теплой многой кровью сырой сонной кровью кровью!..
Тимур Хромец державный, ты шепчешь, ты зовешь повелеваешь из пыли: хромой владыка!.. Хромые кони!.. Хромые народы!.. Ангел Азраил загробный! забирай меня! быстрее!.. Я повелеваю!.. Забирай быстрее! Ты-то хоть не хромой?..
…Держава Тимура пылала. Пылила Тимура нога в каракумских
оазисах.
Владыка пришел на осиное всадников кладбище — осиное древо
его обласкало опасливо.
И влез на минарет Хромец и зло в пустыню скалился.
И перстом повелительным кликнул загробного Ангела…
Да!..
Но!.. Тиран лежит в пыли и некому его поднять и даже Ангел могил Ангел Ада Азраил учуяв Джахангира убоялся!.. Да… Убоялся!..
Вот он Азраил остановился в стороне и не подходит к упавшему Тирану и медлит и ждет, когда Смерть Амира спеленает скрутит в пыльный кокон — саван долгожданный!.. Айя!..
И вот глядите — Тиран поверженный лежит в пыли и Азраил медлит убоявшись!.. И медлит хоронясь за ивой неповинной снежной талой распустившейся и медлит Азраил чернобородый ярый восседая на многовласом дремучем памирском яке-кутасе Зверояке неоглядном! Темном угольном агатовом!.. И медлит Ангел Ада Азраил упавшего Тирана убоявшись!..
Тогда!..
Тогда Ходжа Насреддин сходит с нищего низкого дремотного осла и Владыку поднимает…
Тогда Мудрец Хромца поверженного из пыли праха тлена дорожного слепого поднимает…
Тогда Мудрец поднимает Тирана…
…И кони палые Имперьи шеи выи змеиные умирающие недужно хворо гибельно напоследок выгибают ищут тщатся да роняют упускают навек навек в пыль чреватую родящую!..
Да очи коньи перцы рубиновые жгучие афганские навек вытекают из глазниц да текут да останавливаются….
Да Арба Империя палая уже! уже! уже объята короедами жуками тлею паутиной да червями!.. Да! да! да!.. Уже объята замогильными червями!..
Шайдилла!.. Уран!.. Уйди!..
…Ай!.. Да что за бред! за тьма!.. Я Ходжа Насреддин?.. Я? Я? Я влеку Тирана? Я спасаю утлого Хромца? Ай!.. Шайдилла! Все бред!.. Все тьма!..
Все кони пенные смертны голо хищно гневно блудно скачут скачут скачут!.. Распаляясь! Распадаясь!.. Все Хромец своей хромой Арбой-Державой правит!.. Айя!..
…А я только ноги только старые свои глухие ледяные ноги из реки родной родимой из реки ледовой вынимаю выбираю…
Но!..
ВИДЕНЬЯ
Но!..
Но бред все тянется!.. Все я тащу влеку спасаю утлого Хромца Тирана!..
И хохочу смеюсь вослед колесам Арбы распавшимся вслепую во тьму летящим!
Иль вся Жизнь — лишь поединок смертный вечный мудрости и злодейства?.. И лишь двое на Дороге Человеков вечной — Владыка Зла и Мудрец Добра?.. Палач и Жертва — близнецы слепые двуединые обреченные заклятые усталые?.. И один тащит другого?.. И один убивает угнетает уморяет… И другой спасает возвышает поднимает из праха… И лишь двое бредут грядут обнявшись по Дороге Веков по Дороге Народов аллаховых?.. По дороге черепов могил народов безвестных безымянных?.. А?..
…Тимур, ты родился от нойона Тарагая-барласа и матери Текины-хатун… Ты родился с кровавым сгустком, зажатым в правой ладони!.. Да, слепой! Да, невинный, как расцветшая ива в снегу!
Ты родился с кровавым сгустком в руке в кулачке свежем новорожденном.
И ты льешь даешь любишь кровь текучую чужую довременную… И выпускаешь кровь из сосудов аллаховых человеков, как овец заждавшихся из загона…
И ты пастух отар стад народов зарезанных… И стада твои (Айя!.. да что ж это, Господь мой?) многие щедрые тучные палые…
И они загробные усопшие и они не разбредаются…
И пришли Времена, когда пасомые лежат, потому что они убиенные… И не разбредаются…
И пастух уж спит, и спит уж нож его усталый необъятный…
…Тимур, ты знаешь — меня нашли на амударьинском травянистом островке Аранджа-бобо близ Великого Шелкового Пути…
Кто-то уронил родил любил кормил забыл меня на островке…
А в руке моей — ай далекой ай розовой ай свежей ай сиротской ай миндальной ай влюбленной — был зажат запрятан хрупкий лепесток дикой приречной алычи. Как он попал в новорожденную скользкую еще от сукровицы материнской руку мою?..
…Эй, родные мои матерь и отец… Веселые! Хмельные! Бражные! Слепые!.. Святые!.. Вешние!.. Напоенные!.. Избыточные, как пчелы сборщицы в исфаринских самаркандских гератских урюковых тесных медовых садах садах садах!..
Эй!.. Матерь!.. Отец!.. Оя!.. Дада!..
Я так и не сказал вам этих слов… А теперь говорю кричу и сладко мне!..
…Оя! оя! оя!.. Матерь! матерь! матерь!.. мама! маааааа!..
…Дада! дада! дада!.. Ата!.. Ата!.. Отец! отец! отец!.. аааа! Ай!..
…Мне шестьдесят лет и я кричу во тьму талую! в реку ледовую ледяную туманную! в родной кишлак мой Ходжа-Ильгар заречный талый таящийся!.. И я кричу кричу талым счастливым оленьим птичьим вешним голосом:
…Оя!.. Матерь моя!..
…Ата!.. Отец мой!..
…Где вы молодые хмельные полноводные мои?.. Где следы ваши?..
Оя! Ата!.. Спасибо за лепесток алычи подаренный оставленный!.. И все-то не увял он, все не увядает, все не увядает…
Но!.. Дальнее… Уже… Все дальное… все дальнее… Все!.. дальное!..
А!..
…Амир, Ты родился с кровью в руке, как Хакан Чингис… И потому ищешь творишь кровь, чтобы вспомнить благодатные дальние охраняющие глухие недра матери своей, потаенную крепость чрева утробы ее… И потому ищешь проливаешь кровь… Чтобы вспомнить…
Амир, я родился с алычовым жемчужным хрупким летучим лепестком в руке… И потому я всегда дрожу и маюсь, когда вижу алычу приречную цветущую заблудшую придорожную… И потому я всегда дрожу, когда вижу алычу придорожную цветущую безвинную…
И цветы лепестки тихие ее как влажные свежие жемчуга растущие… Как влажные завитки белых каракулевых новорожденных гиссарских барашков-агнцев…
Да!.. Я всегда маюсь, томлюсь, вспоминаю, когда вижу алычу придорожную приречную цветущую живую алебастровую… Да!..
…Но что я? Что брожу в днях прожитых?.. Что? что? что? Что я сова неясыть стонущая на развалинах магрибского мазара Фазл-аллаха?..
…Но я живые ноги из реки родимой из реки ледовой вынимаю выбираю!.. И улыбаюсь, и веселый улыбаюсь… И смеюсь. И хохочу…
И тут казнь свою воспоминаю, глядя на голые свои ноги небогатые… И на ногах и на спине еще томятся шрамы, рубцы, раны… И еще не затянулись не забылись раны… свежие недавние… И я засыпан ими как багряны* ми парчовыми бархатными лепестками жирных роз, атласных роз ширазских… роз гранатовых…
…Да!.. Только такими я осыпан был живучими жгучими цветами лепестками гранатовыми!..
Да! Жизнь моя, душа да тело усеяны усыпаны цветами лепестками ранами язвами точащими багряными…
Да!.. Это от ивовых гибких певучих хлестких палаческих палок, медными широкими битыми кольцами схваченных…
…Ай! я хохочу! воспоминаю!.. Бред!.. Уйди!.. Виденье!.. Опять я на себе тащу влеку Хромца упавшего недужного Тирана…
И Мудрец влечет Тирана?..
…Да!.. Тимур, ведь мы с тобой из одного кишлака… Из Ходжа-Ильгара… Мы росли вместе…
И только дувал саманный высокий амирский дувал разделял нас…
А теперь нас разделяет весь мир…
Но…
…Но я тащу тебя из пыли палого низкого мерклого поднимаю и ты Хромец на меня валишься скалишься как пьяный как желтый абрикосовый забвенный моленный опиекурильщик и шепчешь: Насреддин, кликни Азраила Ангела… пусть забирает меня навек!.. Я повелеваю!.. И!.. О!..