И вместе нас уносит сносит к последнему берегу… Сайид!.. Друг!.. Скоро!.. Скоро темный берег Азраила… И там тьма!.. тьма тьма… И Азраил для нас (для нас) костер возводит… И для нас нагой дамасский разящий как клинок шампур готовит возносит!..
Но!.. Я еще на троне!..
Но!.. Я еще шепчу: айя!.. Уран!.. Учча!.. Очча! Ууфф!.. Ягы качты! Враг бежал! Враг бежал!.. Враг бежал!.. Ха-ха!..
И что этот блаженный Ходжа Насреддин говорит?.. Чего смеется?.. Шут!.. Масхарабоз… Продавец цветов на поле сечи… Бродяга., Дервиш… И песчинка грядет против самума? против пустыни? Бредет против тира' на?.. Против святого Тимурова воинства?.. Уран!..
Аллах!.. Откуда такое?..
И дерево расстрелянное убитое смятое кривое мин-дальнее опять цветет цветоносит сырое розовое каракулевое овечье живое?..
И нога невозвратная убитая умерая кривая ноет… К дождю?.. К снегу?.. К исходу?..
…Тишина… Над Регистаном свисает сходит холодная февральская мгла… Но и в тишине слышны слова Ходжи Насреддина. Тихие слова. Знобкие. Как те свистанские (все еще летящие!..) гибельные верные стрелы…
— Тимур… Ты скоро хлебнешь глоток вина из чаши виночерпия смерти… Ты скоро уйдешь, старик… И твоя империя треснет и потечет, как поздний на бахче забытый жаркий перезрелый перележалый мяклый куня — ургенчский арбуз… Ты скоро умрешь… И твою империю растащат, разнесут, разворуют, расхитят враги и потомки твои, как муравьи палую шумную знойную изумрудную муху… Да, старик… Да, изумрудная муха!.. Я все сказал… Я хочу умереть… Прощай…
…Ходжа Насреддин опускает ненужную слепую тяжкую чужую непослушную голову на палаческий помост.
И помост почему-то пахнет свежей горной молодой арчою, под которой так часто спал бездомный бродяга Насреддин!..
Спать хочется… Запах сладкий дремный… Арчой пахнет…
Или это пахнет пролитой побитой кровью? площадной пылью?.. февральской хладной мглою?..
Спать хочется… Спать… Устал жить!.. Да!..
Но арчой дальней родниковой горной снежной веет пахнет!.. Да!..
…Освободите этого безумца!.. Развяжите его. Или не видите, что он сумасшедший?.. Только сумасшедший способен на такие слова!.. Но мне скучно от сплошных тихих спин!.. Мне нужны сумасшедшие!.. С ними веселее!.. Да!.. С ними я не одинок!..
Эй, Ходжа Насреддин! Ты прав!.. Я мясник! Я гиена, пожирающая падаль!.. Я хромой камышовый кот! Я изумрудная муха!.. Я калека!.. И я хочу, чтобы все люди стали калеками! Ты прав!.. Хоть один человек сказал мне это в лоб, в лик Джахангира!.. Нашелся один!.. Теперь нас двое! Двое сумасшедших!.. Один — на троне, другой — на дряхлом осле!.. Один — тиран, другой — шут!.. Где разница?.. И вокруг покорные рабьи рыбьи спины!..
Иди, Ходжа Насреддин!.. Иди на волю, которую ты так любишь… Иди, сумасшедший… Эй, наденьте на него хирку-мухаммадий — рубище блаженного дервиша-безумца и желтый кулох-колпак-ахмадий… Для сумасшедших у меня воля!.. Пусть идет по дорогам моей необъятной державы и кричит: Амир Тимур мясник народов!.. Амир Тимур — гиена!.. Амир Тимур — изумрудная муха!.. Пусть кричит на всю землю! Ха-ха-ха!.. Садовники обрезают сады весной и осенью… И деревья свежо щедро благодатно наливаются!.. И я срезал со стволов народов ветви лишние вялые квелые!.. Да!..
И свежие народы кричат: алла-яр Джахангиру!.. Алла-яр Тирану! Алла-яр Тимуру!.. Уран!..
Иди, Насреддин!.. Я отпускаю тебя! Навсегда. Ты всю жизнь смеялся над людьми — теперь люди посмеются над тобой, безумец!.. Иди!.. Мы сказали! Мы повелели! Мы умолкли!.. Уран!..
…Уран!.. Четыре палача вмиг бросают палки и развязывают мыльные острые веревки связывающие схватывающие намертво тело Ходжи Насреддина…
Уран!.. Безносый палач мычащий распутывает короткими крысиными тупыми пальцами разматывает тугой веревочный глухой узел на руках Насреддина. Руки связаны спереди — знак смертной казни.
А казнь не состоялась. А состоялась высшая милость… да. Бывает милость лишь такая в стране тирана…
Уран!.. Безносый мается. Долго. Шевелит немыми кривыми тошнотными пальцами…
Тогда Ходжа Насреддин ухмыляется, улыбается.
— Не можешь развязать?.. В этой стране все привыкли завязывать, опутывать, хватать, убивать, теснить. Никто не умеет развязывать освобождать выпускать… Разучились… Все охотники… Все волки — даже овцы!.. И волки охотятся на волков! Свобода! И вся Держава — смертный жгучий узел на руках народа!.. Да!.. Эй, быстрей развязывай! Или не слышал приказа великого Амира?.. Давай!.. Быстрей!.. Живей!..
И Насреддин со всего тугого размаха пинает Безносого ногой под крутой сытый зад!..
— Быстрей выполняй приказ Джахангира!.. Или сам ляжешь на помост! Быстрей!.. Веселей!..
…Уран!.. И уже тощее нищее побитое вишневое малиновое тело Насреддина свободно от пут… от смертных сонных резких веревок… И руки свободны… И душа…
И пахнет молодой дальнею горною арчою… Откуда этот вольный терпкий чистый хвойный запах?.. Откуда?..
И Ходжа Насреддин улыбается и забывает про казнь, про площадь, про палаческий помост, про Тимура, про обретенную вновь волю…
И пахнет молодой арчою…
И пахло молодой арчою…
Уран!.. И тут!..
О Боже!.. Так вот почему пахло свежей снежной арчой вечнозеленой!.. Это пахло снегом!.. Снежною арчою молодою!.. Вдруг!..
О Боже!.. Снег! снег! снег летит струится лепится лепечет падает слетает валится на площадь!.. Гуще и гуще!.. Глуше и глуше!..
Февральский первый щедрый снег летит на площадь Регистан…
Снег падает на город… На помост политый кровью — и помост становится молочным… Снег падает на палачей, а их так много! так их много!..
Снег падает струится ложится нежно на амирский бобровый грозный тельпек с красной кисточкой на маковке, на его белый чекмень из верблюжьей шерсти, на лик Тимура дремный долгий кромешный бездонный…
Снег валится струится на Самарканд на священный город!..
Снег выводит Амира из дремы…
…Так вот почему болела ныла чуткая моя нога!.. К снегу!.. Год Красной Свиньи — год суши!.. Сухой мертвый год… Год войны… Год смерти. Год неурожая…
Первый снег в году!.. В феврале!.. Айя!..
Снег падает на мой Самарканд, на мой город… Да., Да!..
…В Год Красной Свиньи на 66 году жизни в 22 год правления в 12 день 7 месяца ушел Хакан Чингис-хан.
В этот день он стал Тенгри — божеством…
Впрягли аргамаков в большую повозку, на нее возложили золотые останки владыки Хакана и Кулугэтэй-бахадур воскричал: Хакан! Неужели и Ты стал грузом грохочущей погребальной последней повозки, Владыка Государь мой!..
Да!.. Стал!..
…Хакан Чингис, Ты говорил: будьте скромны в своих желаниях и приятны для многих!..
И я был таковым!..
Но!..
Хакан Чингис, Ты говорил: я ненавижу города и гнезда! Я буду разрушать их!.. Есть у кочевников лишь родина коней!.. Выше меня — только моя шапка!..
Нет, Хакан!.. Нет!..
И я не любил застойные народы, народы, обнесенные стенами!..
И я не любил народы, стерегущие границы рубежи!..
И я не любил народы, говорящие на одном языке, как сад, в котором растут деревья только одной породы!..