И я глядел на перелетных птиц, поднимающихся каждую весну и осень в небеса странствий, и думал о человеке, в котором заключено и томится множество птиц, а он обносит дувалом малый глухой очаг свой и не глядит на птиц зовущих… Да!..
Но!..
Я построил Самарканд — каменную усыпальницу гробницу мою!..
Я построил Самарканд — посмертный мавзолей гроб мой!..
Я построил Самарканд — каменную гахвару колыбель люльку мою!..
И!..
Хакан Чингис! Тебя везли в ковыльной степной смертной последней Телеге!..
И где она?.. Где след ее?.. Где сакма колея ее?.. Где?..
Хакан! Тысячи коней теснясь томясь ярясь бежали над погребальным телом Твоим — и где они?..
Хакан! Ты верил только в коней — и они истлели— твои погребальные кони!..
…Выше меня — только моя шапка!..
И где она?.. И где голова в ней?..
И даже Аллах не знал о твоей колыбели! не знал о твоей могиле!..
…Аллах!.. Я оставляю Самарканд — каменную усыпальницу мою!..
Блаженны ее лазоревые купола — умасленные тугие напоенные груди ленных млечных жен моих!.. Пусть сияют они народам грядущим!..
Да, Хакан!..
Уран!..
Снег.
Падал.
На Самарканд…
И снежный Ходжа Насреддин уходил шатаясь брел тащился по снежной площади.
— Эй, безносый палач!.. Гляди!.. Вслед за твоим носом выпал первый снег!.. Уран!..
Азиатский тяжкий сплошной жемчужный парчовый душный снег снег снег…
Падал.
На Самарканд…
Уран!..
ДОРОГА
…Уран!.. И самаркандская дорога затянута снежной глубокой парчою… Или саваном?..
Уран!.. И в полузамерзшем ледовом придорожном сизом арыке плывет вязнет доживает доцветает сломанная кем-то ветка цветущего миндаля миндаля миндаля…
И ветка розово цветет живет и в ледовом арыке…
Она молодая припухлая и она живет длится розовая нежная в ледовом сизом арыке…
Розовая миндальная ветвь цветет живет в сизом морозном ледовом арыке…
Родина моя!..
Моя розовая миндальная нежная цветущая смертная ветвь в сизом ледовом арыке арыке арыке…
Но цветешь! но живешь! но лепестки твои свежие живые сильные!.. да!.. Ледовые живые лепестки твои…
Да!.. И я возвращаюсь!..
…Да!.. Священная Книга говорит: возвращайся!..
У всякой души есть страж, над ней наблюдающий…
А мой страж уснул?..
Но!.. Душа!.. Возвратись к Господу, удовлетворенная наградой своей и угодная Богу…
Но!.. Но я не ухожу на хамаданскую мекканскую святую дорогу. Хотя она не скользкая, не сырая, не опасная. Хотя на ней не лежит снег парчовый…
Айя!.. Учча!.. Уран!.. Иль нам не суждена святая сладкая высокая пыль дороги к Богу?.. А только тяжкий сонный низкий снег дороги к дому?.. Не знаю… Пока…
И я ухожу в родной кишлак Ходжа-Ильгар…
И я ухожу с большой самаркандской дороги на малую кешскую родную кривую безымянную дорогу.
…Дорога к Богу — дорога к мудрости. Дорога вечная. Дорога тяжкая.
Дорога к дому — дорога к прошлому. Дорога сладкая…
Но мудрецы Индии говорят: кто уходит в прошлое — тот опускается в область Смерти… Дорога смертная…
…Но я ухожу домой!.. Да!..
…И где мудрость моя!.. Где брег ее вечнозеленый?.. Где обитель заводь ее лазурная тихокаменная тихопесчаная тиходонная пустынная врачующая!..
…Ходжа Насреддин, ты уходишь?.. Ты бежишь, как трус ратник слепоногий с поля сечи?..
А кто будет смеяться и веселить людей?.. Кто будет бороться с сытыми рыхлыми равнодушными амирами — вождями, которые думают только об умирающих бренных телах своих? и прилипчивых вялых семьях семенах своих?
Кто будет будить спящих?.. Кто защитит слабого! Поднимет упавшего? Утешит утомленного?.. Или ты хочешь, чтобы земля твоя стала кладбищем?..
— Уже!.. Стала!.. Да!..
— Или ты хочешь, чтобы народ твой стал согбенной толпой идущей слепо бегущей за гробом? за саваном?..
— Уже… Стал… Да…
— Или ты не знаешь, что Священная Книга говорит: вожди неверные! Толпа, последовавшая вслед за вами, будет низвергнута вместе с вами в огонь?.. А ты оставляешь народ со слепыми вождями?.. А ты уходишь? Избегаешь?..
— Устал… Ухожу…
— Или ты забыл слова Пророка: боритесь с ними при помощи острых глаголов-слов, ибо, клянусь Тем, кто держит мою душу в своей власти, глаголы причиняют больше зла, чем стрелы!..
— Да… Никто не любит гневных глаголов: ни богатый, ни бедный… Ни вождь, ни раб… Зачем мне дар этот?.. Да и какой смех в кровавой стране нашей?.. Ха-ха!.. Везде смерть. Везде тлен. Везде палачи. Везде разъятые стерегущие охотничьи уши и рыщущие скользкие глаза. И потому… Ха-ха-ха!.. Я смеюсь! Я хохочу!.. Только над собой!.. Над своим ветхим рубищем, сшитым из разноцветных отрезков! над своим желтым мятым колпаком сумасшедшего дервиша!.. Только над собой смеюсь!.. Только это не опасно!.. Только над собой смеяться можно!..
Ходжа Насреддин — ты сумасшедший! Ты говоришь, что Амир Тимур — кровожадный дряхлый хромой тиран!.. Что его империя — гнилой арбуз! А тиран — изумрудная дохлая муха! Гиена!.. Что после смерти тирана враги и потомки растащат, расклюют его державу, как густые вороны тушу горного кабана-секача, упавшего в глухую тайную пропасть из-за несметного темного непокорного тела своего…
Ты над кем смеешься, Ходжа Насреддин?.. Над собой! Только над собой!.. Я сумасшедший блаженный дервиш!.. И смеюсь только над собой!.. Только!.. Ха-ха!.. Смешно! Даже слезы капают, летят на бороду мою…
Айя! Уран!.. Да что я?.. Плачу, что ли?..
Но плакать в нашей стране тоже нельзя. Как и смеяться!.. Можно только вопить: алла-яр Амиру Тимуру!.. Алла-яр!..
И я воплю!.. И я смеюсь!.. И плачу!.. И слезы тянутся скользят по обильной снежной бороде моей…
Борода моя, как снега вокруг — лучистые тихие глубокие парчовые…
Борода моя, как кетмень забытый… Кетмень… Как давно я не держал тебя в руках… А ведь я дехканин… Я люблю рыться в земле руками, пальцами, чтобы ногти были черными смоляными святыми от земли и нельзя было отмыть их в арыке студеном долгом долгом долгом…
Я хочу домой… Я хочу иметь свою кибитку, свою глиняную низкую мазанку с гнездом ласточки под крышей, с саманным тихим невысоким (чтоб видеть пыльную дорогу вдали!) дувалом…
…Какие-то дальние мазанки Азии мне снятся — и в них
мне покойно!..
Какие-то дальние саманные мазанки Азии мне мнятся — и
в них
мне покойно и вольно и сонно…
…Давно снятся!.. Домой хочу…
— Ты уходишь, Ходжа Насреддин?.. Ты беглец?.. Ты безвестный невзрачный дехканин?.. И в забвенье доживешь до смерти своей?.. И народ не будет знать могилы твоей нищей скорой низкой?.. И где имя веселое нетленное твое, шумящее как молодая река вешняя?.. Где добрая слава?.. И ты уходишь во тьму? в землю? в забвенье? в могильного червя?..
…Да… Я ухожу… Я хочу иметь свою кибитку. Свою жену… Своих детей… (Не поздно ль?)
Я хочу по вечерам пить зеленый чай на прохладной, суфе под журчащими лепетными арычными деревьями…
Я посажу горную арчу у своей кибитки, чтоб она на = поминала мне о бездомных дорогах моих, о ночах под звездами…
— Ты хочешь забвенья, Ходжа Насреддин?.. Ты хочешь лишь сладких сонных тихих воспоминаний?..
…Да… Я вышел из тьмы, из земли, из народа — к хочу! хочу! хочу затонуть, исчезнуть, затеряться, забыться, сгинуть в нем!.. Чтобы и имя мое забылось, затерялось, истерлось, как текучая надпись на древних арабских кладбищенских сыпучих знойных камнях, плитах…,