…Не уходи не уходи волна волна волна блаженная!..
…Ай Омар Омар Омар отрок не ты ль до срока расплескал ту пиалу? Не ты ль вторгся вошел в Ночь Ранних Цветущих Сырых Миндалей в ее одеяла? До срока? До срока! до срока…
…Но! пиала родниковых вод стояла стоит стояла сохранная?
Сохранная…
Не ты ль Омар вошел до срока в тайные сокровенные одеяла девы девственницы?..
Не ты ль расплескал пиалу незрелую раннюю в ночь ранних ночных миндалей Омар Омар Омар?..
…Не уходи не уходи волна блаженная!
Не уходи вода пиалы сохранная!.. Тайная!..
Не ты? Не ты? Не ты?..
Не я, Ибрахим-ата. Не я, отец. Не я. Не я. Не я. Ата, не я. Но я люблю ее и прощаю ее пиалу нарушенную. Так слепа! так темна! так сладка! так… февральская вешняя ночь цветущих сырых младых миндалей так слепа! Я прощаю ее, ата, прощаю… Ночь ранняя сладка! слепа!..
Не уходи волна блаженная!..
…Маина, Маина, я люблю тебя…
Это я приходил в ту ночь, в ночь когда расплескалась пиала!..
…Нет! нет нет, Омар! Не ты был в моих курпачах-одеялах. В гранатовых. Не ты был в гранатовых текучих одеялах…
Маина, Маина, но гляди — пиала стоит стоит сохранная напоенная тишайшая в тишайших одеялах шелестящих маргеланскими шершавыми нагими шелками!..
Гляди — она полная нетронутая стоит в одеялах!..
И вода ровная не колеблется родниковая ровная нетронутая неизмятая вода!
И одеяла не гранатовые, а цвета миндальных лепестков-цветов! Да, Маина!..
…Нет, Омар. Ты неслышно поставил иную новую пиалу…
Ты неслышно сменил одеяла…
Прощай, Омар!.. Та пиала невозвратна!..
Она расплескалась…
Омар, прощай…
…Дева девственница — бабочка клеверов луговых, бабочка падучая, летучая…
Только раз можно взять крылья легкие пахучие перстами… Только раз!..
Только раз пыльца, пыль перламутровая, тлен нежный осядет опадет на персты!
Только раз затрепещет, завьется, зальется пыльцою-пылью святою бабочка, исходя, моля лиясь пылясь в хладных перстах!.. Только раз!..
Только раз падет бабочка в последние маки клеве-ры, травы, дурманы тюльпаны юлгуны емшаны!..
Только раз оттрепещет! упадет падет! в травах (в одеялах гранатовых) летучая бабочка в перстах охотничьих оттрепещет! упадет! падет! в травах, в одеялах, в миндалях, в юлгунах, в камышах, в тугаях, в лугах, в росах дева девственница бабочка летучая дева девственница с родниковыми снежными грудями пиалами-косами, с персиковыми шершавыми зернистыми сосцами… бабочка с текучими пыльцами!..
…Только раз, Омар!..
…Только раз, Маина? Только раз в травах?.. Только раз в одеялах?.. Только!.. Но!..
Не уходи, не уходи, волна блаженная…
Не уходи, Маина!..
Не расплескалась пиала… Это я тайно впустил ночную ханскую резкую форель в пиалу и она расплескала расколола разметала воду, эта крутая густая хрустальная вьющаяся рыба!..
Это форель расплескала воду!.. Никто не входил в твои одеяла, Маина!..
…Нет, Омар… Но!
…Ата, ата, пойдите и скажите, что я люблю ее гранатовое (как те одеяла) платье на берегу цветущих ранних сырых скорых миндалей…
Ата, кто впустил форель в ее пиалу?.. блажен!..
Ата, а Кто впустил форель в родники и реки земли?.. Аллах?..
Ата, вы перебираете ваши душистые кизиловые четки. У вас от них всегда душисто пахнут пальцы…
Ата, в небе февральском сыром летят стаи перелетных птиц… Они подобны вашим четкам. Они небесные живые говорливые летучие четки…
Ата, Кто впустил форелей в родники и реки земли?..
Ата, Кто перебирает небесные живые говорливые четки-стаи?..
Ата, я люблю ее… я расплескал ту пиалу… Я, ата…
Нет, Омар…
Не уходи волна волна волна блаженная…
И вот гляди — они плачут у реки…
…Не уходи волна… Не уходи Маина… Не уходите, ата Ибрахим, муадзин нишапурской мечети Укайл, окруженной сельджуками воинами…
Не уходите, ата. Побудьте со мной у этого последнего дувала. Я знаю, ата, что вы мертвы, но я тоже сейчас умру, и Ангел Азраил уж бьет бьет бьет в барабан переселенья (иль то дойра, нагретая на костре, глухо бьется за дальними кишлачными дувалами?) но побудьте со мной у последнего дувала… Но скажите, скажите, скажите ее отцу, Учкуну-Мирзе, что я люблю ее гранатовое платье на берегу ранних розовых миндалей, ата, ата, ата…
Блаженный Будда, Ты говоришь: трудно освободиться тому, прилепленному к бывшему и будущему, мечтающему о новых радостях, сладко вспоминающему прошедшие…
…И я никогда не знал настоящего, а всегда бродил в днях прожитых, прошедших и уповал на будущие дни набегающие…
…И волна набегала иль уходила а иной не было… Да…
…Не уходи волна блаженная!..
Но я умираю… Но я вспоминаю… Но, ата, побудьте со мной у последнего дувала…
Ата Ибрахим, муадзин нишапурской мечети Укайл, окруженной объятой чуждыми иными сельджуками воинами, нарушителями гнезд… народов… яиц… сокровенных, нежных, таящих, открытых, обнаженных… Аллах! Будьте прокляты завоеватели иных народов!.. Шайдилла!.. Ай!.. Варвары!.. Трава!.. Тля! Песок! Ковыль! Саксаул!.. Тлен!.. Червь!.. Колючка!.. И они окружают вас, ата!.. Ярятся!.. Ата!..
АТА ИБРАХИМ
Отец! отец отец ата ата ата ата… аа ааа а! ата!
Вы поете, поете, поете, муадзин, с лазурного минарета мечети Укайл объятой хохочущими сельджуками воинами всадниками в меховых островерхих лисьих желтых шлемах… шапках-татарках… волчьих песьих малахаях…
Вы поете муадзин муадзин божья певчая горлица вы поете один на минарете…
Вы поете божий певчий кеклик над хохочущими пьяными от степной бузы-араки, от арзы, хорзы, от айрана, от кумыса воинами роящимися внизу внизу внизу…
Вы поете муадзин.
Вы один поете.
Сто нишапурских минаретов молчат безмолвствуют, хотя пришло время утренней росистой молитвы «субх»…
И пришло время молитвы, а вы не знали, а вы не знали…
И пришло время еды и время сна и вы алкали и вы знали знали… и вы спали…
Но вы поете муадзин один в городе молчащих минаретов. Вы поете лазурный кеклик божий, лазурный муадзин на лазурном минарете Укайл…
Вы поете ата ата ата: аааа Алла Алла Аллаааа… Бисмила… иии Рахмани… иии Рахим… Хайна хананха-ла… Хайна хананхала!..
Вы поете трепетный певчий лазурный кеклик Аллаха…
Вы поете в мертвом городе…
Вы поете лазурный кеклик! Ата вы поете в городе врагов! В граде иных языков, в граде ворогов… Лазурный кеклик!..
И будете петь в народе своем как в граде немых ворогов!..
И будете петь в народе своем как в граде ворогов пришельцев воинов иноязыких иноухих!.. да!..
И будете петь в народе своем, как в городе захваченном врагами… да…
Но!..
Шайдилла! ай!.. Ай!..
Тогда красноперая стрела поднимается ленная хлесткая с земли. Восстает слепая. Змеиная. Идет. Набегает…
Ата, вы поете, закрыв блаженные глаза, широко раскрыв расставив раздвинув блаженные уста.