Эй люди я сам ухожу во глины, во глухие беспробудные осенние бесследные во глины в сель в оползень во глины глины глины!..
Эй люди… родные… услышьте… услышьте… кто-нибудь… хоть кто-нибудь простите… Ой простите! ой простите…
…Блаженны почившие зарывшиеся вернувшиеся в вешние благодатные чреватые родящие глины!..
Блаженны ушедшие в осенние глухие глины безысходные пустынные!..
Да!..
Да!.. И пастух уходит в душ кочующих стада…
Да!.. И пастух уходит навек в душ заблудшие стада…
А! А благой усыпает умирает в вешних живых благодатных глинах…
А!.. А злой усыпает умирает в осенних мертвых глухих немых слепых глинах глинах…
А благой умирает в животворящих глинах…
А злой умирает нисходит в мертвых глинах…
Да!.. да?.. да…
Но будет тьма! но будет тьма! но будет тьма!..
И пастух уйдет уходит в душ кочующих стада стада стада… стада переходящие во тьме из ада в рай… из рая в ад…
Да! да… Душ кочующих во тьме слепых слепых настали времена!..
Да!.. времена кочующих во тьме из ада в рай… из рая в ад…
И пылят неоглядно пылят!..
Да! настали времена народов-стад кочующих во тьме из ада в рай… из рая в ад!.. Да.
Да да да… И пастухи слепцы блуждают слепо во слепых кочующих стадах стадах стадах…
Да!.. Учкун-Мирза… Маина… Глина-то одна!.. Одна?.. одна?..
Но!..
НО!.
Но у последней Доски Грушевой, у последней доски погребального омовенья, я Ходжа Имам Омар ибн Ибрахим скажу вам оставшиеся редкие мои склонившиеся надо мной возлюбленные друзья мои… Музаффар ал Исфазари, Кори-Мансур гончар, Абу-л Хасан аль Байхаки друг ранних хмельных медовых застолий дастарханов травяных речных моих слепых… Мухаммад аль Багдади математик, муж дальней моей сестры Муниффы-апы…
…Муниффа-апа, сестра ты оттуда от-ту-у-да оттуда рукой машешь мне у стога осеннего зыбкого вялого сена сена сена… ты машешь? не манишь?.. апа… ты плещешь руками… тебе горячо? горячо?.. апа, у тебя на ладони горящая первая из кипящего хиссарского казана-котла слоеная самбуса… и ты отдаешь ее мне?.. апа, сестра, и ты отдаешь ее мне… как в детстве… ты манишь? ты машешь?.. зовешь?.. я скоро! я скоро… я скоро, апа… еще самбуса не остынет не охладеет на тихой ладони твоей… еще самбуса не увянет в руках твоих тонких сквозящих как прутья февральские ветлы… еще не остынет, родная моя… еще не остынет кипящая самбуса… и руки твои не успеет обжечь уязвить… Я скоро! я скоро… я скоро… родная… апа… Но так далеки твои руки!.. Ты машешь… ты машешь… не манишь… не манишь… оттуда… оттуда… Оттуда!..
И вот уж близки твои руки…
Но у последней грушевой Доски Погребального Омовенья (и его уж не услышит тело мое восковое? и душа перед ним отлетит избежит?) я скажу вам склонившиеся надо мной последние люди мои, возлюбленные мои… печальные прощальные мудрые мужи мои… Я скажу!.. Я скажу в халифате мертвых глин, в Империи Мертвых Глин!.. в империи Иных, в халифате сельджуков, в империи охотников, в империи всадников рыщущих, в империи Стрелы я скажу… Я скажу…
Близки! близки близки времена, когда праведники не будут знать, что они праведники, а грешники — что они грешники… Ибо не станет Бога в душах людских лютых… вольных… И не станет границ, и многие уйдут за рубежи души… И будет время стад кочующих во тьме из ада в рай, из рая в ад!.. И такие времена близки! и такие времена близки, как моя Доска Омовенья, как дамасский кувшин-кумган Ата Ибрахима с погребальной кладбищенской водой… вот он стоит у изголовья моего… готовится…
…И вот глядите — только что в этом кумгане тяжело стояло плескалось живое роилось томилось вино, а уже уже вода погребальная… кладбищенская… немая!.. А?..
…Но вы все говорите, что такие времена близки, а уповаете на иное, а они уже наступили!.. наступили… Они уже наступили… а грядут еще более тяжкие… Да! Да!.. Шайдилла!
Но вот вы говорите мне: учитель мауляна, мы гибнем, а вы умираете, а вы уходите к Богу, а вы покидаете нас, хаким, мудрец…
Но вот вы говорите мне: народ гибнет, как белый жемчужный тополь арар, изрытый, охваченный объятый шелудивыми падучими острыми жуками-короедами, а праведники, а мудрецы уходят к Богу… Но вот вы говорите: народ гибнет, народ таится, в народе слепой, гиблый шаткий упоенный червь роится, а вы уходите мауляна… Но вот вы говорите: в народе червь, а вы уходите учитель…
Тогда я говорю вам слова пророка Исы: горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам, но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит…
Тогда я говорю вам: а таких людей много ныне!..
Но я говорю вам: не соблазняйтесь о душе своей, ибо запятнать и потерять ее так же легко как белую летучую бухарскую чалму в хмельной попойке в многодневном весеннем туе-наврузе с друзьями у реки…
И вот глядите — ваши белые нетронутые чалмы в винных брызгах пятнах и в глине!..
А тело Святого Умерого Распятого, уберегшего Душу и на смертном Кресте — в гвоздинных язвах жалящих!..
И вот вы говорите: в народе червь вьется а вы уходите Учитель.
— Да! Дух чуток и пуглив, как джейран, и Он покидает народы Тополя… Народы Короеда… Но! Дух летуч и он как Птица перелетная слепо вьет гнездо в ветвях мертвого Дерева Народа и выводит птенцов… Да, птенцы Духа, да Птенцы Мои!.. Да птенцы Мертвого Дерева!.. Горькие!.. Блаженные!.. Да! Близко время, когда от ветра зашатаются не только ветви, а стволы дерев, а Стволы Народов… И! Но я вижу! вижу! глядите! я воспоминаю!.. Иль сон! Иль бред предсмертный вялый? пенный? Иль?..
Хан Малик-шах Сельджук млад млад млад спит спит улыбчив улыбчив под дикой вешней безвинной алычой!.. Хан Малик-шах млад млад яр яр яр возвращался из своего гарема и уснул под дикой цветущей безвинной алычой горной…
…Горная дикая алыча на вершине горы вешней одинокая!
одинокая! одинокая…
Солнце светит раннее птичье…
Алыча цветет безвинная, течет безвинная…
Осыпается безвинно пустынно…
Белый круг живой ложится на землю от хрупких палых
лепестков безвинных тихих тихих тихих
Осыпается пресветлая вешняя алыча безвинная пустынная
на вершине горы пустынной…
О встреча вешнего божьего ветра горного с безымянной алычой
осыпающейся кротко блаженно тихо тихо тихо
Алыча блаженная под блаженным вешним ветром безвинным
роняет лепестки безвинные…
О встреча алычи и ветра,
О встреча безвинного с безвинной…
Блаженного с блаженной… пустынного с пустынной… тихого
с тихой
О ветер ветер ветер о ветер ветер
Ветер…
Алыча…
Встреча!..
А! Хан Малик-шах Сельджук млад блажен улыбчив отойдя от жен утренних жарких тугих уснул под алычой блажен блажен…
…Раис Абу Али ибн Сина, мой учитель, вы говорите: и не будь расточителен в сближении с юными девами, ибо эта расточительность сократит тебе жизнь…
Да, Учитель…
Но Хан Малик-шах млад млад уснул под алычой вешней блажен блажен блажен улыбчив отойдя от жен тугих заревых зароастрийских солнечных льющихся дремотных дремотных дремотных медвяных медовых… Но Хан Малик-шах уснул блажен под вешней алычой улыбчив, воспоминая сосцы жен своих, что были как розовый терпкий густой кок-султан. Но Хан Малик-шах уснул блажен под вешней алычой… Но падало, струилось с безвинного дерева цветущего на лицо его, но падали слетали текли струились летучие лепестки на лицо его и не давали спать ему… И будили его!.. И будили его!.. И не давали спать ему лепестки вешние тихие спадая слетая на лицо его улыбчивое спящее… Тогда проснулся и повелел он в ханстве своем вырубить вырезать все деревья алычи… Чтоб не цвели, чтоб не будили его!.. И повелел вырезать вырубить вырыть вынуть из земли, погубить все цветущие деревья чтоб чтоб чтоб не будили не будили его!.. Да!..