Да. А теперь я поднимаю твою нагую бритую гладкую тяжкую иную голову отнимаю от пиалы, я глажу твою голову, глажу. Да… Но. Ты пьян Абдуррахман-хан! Ты не умер! Ты пьян!.. И ты не спишь!.. Я разбужу тебя тебя!.. Эй Али-бача, принеси пиалу нежного нишапурского вина несильного… Вина для старцев… Пей Абдуррахман!.. Я подношу пиалу с нишапурским вином к твоим устам — и они принимают! они приемлют! они приемлют! они живут, твои уста! да!.. Они внемлют чаше наклонной!. И вино уходит в твое горло ровно ровно как в песок вода прибрежная молчная уходит… Да? Но ты мертвый… Горло мертвое… Вино мертвое… Кумган опрокинут и вино уходит… Уходит… Зачем?.. Ай! Йе!.. Йе! Шайдилла! Аллах свидетель!.. Так говорят нищие святые странники-каландары, просящие милостыню… О Боже прошу Тебя: пусть он еще посидит с нами, а?.. Оставь его о Боже нетронутым в нетронутых травах!.. О Боже у меня глаза глаза овечьи молящие просящие… Пусть он посидит с нами… пока пока пока… Еще не пора о Господь мой!.. Пусть посидит… Пусть немного выпьет… Вино нишапурское утреннее несильное вино… Оно для старцев, для аксакалов… (и для мертвых?). Господь, еще так рано!.. Еще мы так молоды!.. Еще сад цветет. Еще так так рано так росно в саду нашем вешнем. Еще не все птицы проснулись в деревьях прохладных сыплющих тихие лепестки… Еще рано… Росно… Еще пора лепестков веющих, еще пора ягнят росистых тычущихся в стебли напоенные напоенных утренних трав трав трав нетронутых нескошенных… Господь не тронь, не коси, а?.. пока…
Но! Шайдилла!.. пора… Абдуррахман, у тебя ресницы студеные утренние росные налитые — я трогаю их дрожащими перстами. Я собираю я сбираю я обираю оббиваю последние слезы с твоих студеных недвижных ресниц ресниц ресниц… и они тянутся по перстам моим, тянутся тянутся спадают длинные светлые… пресветлые пресветлые пресветлые… Тогда я кричу, тогда я кричу, тогда я шепчу шепчу шепчу шепчу: он мертвый. Мертвый. Мертвый. Да… Да возлюбленные други мужи мои, други мои… Он мертвый. Весь. Насквозь. Навек. Тогда я обнимаю его голову покорную…
Тогда друзья мои берут меня за руки и отрывают от него, и он падает, падает, падает один, оставленный, на землю… А он падает один на землю, а вы влечете меня от него, от оставленного, навек прильнувшего к земле земле земле… Возлюбленные мои, други мои, оставьте вы меня! Да оставьте, да не отрывайте от него, да дайте уснуть рядом с ним в цветущих осыпающихся деревах! да дайте лечь рядом с ним, да не хочу я не хочу я жить, когда рядом, навек полег прилег возлюбленный друг мой Абдуррахман-хан с нагой бритой покорной тяжкой головой!.. Тело… Да не хочу я жить, когда хрустальные пиалы полны палых мертвящих хрустящих лепестков цветов!.. Да оставьте меня! да не тащите, не тащите от него!.. Оставьте… Я плачу плачу я плачу я поднимаю над головой своей пиалы палых лепестков и посыпаю голову свою летучим падучим прахом тленом прахом прахом голову посыпаю посыпаю вешних дерев летучим прахом прахом прахом… Тело… Да оставьте меня, оставьте… да не тащите, да оставьте… да оставьте с ним с ним дальным дальным необъятным мертвым навек ныне, да оставьте… Да оставьте… Тело…
Не уходи не уходи волна волна
блаженная…
Не улетай не улетай пчела пчела
склонённая…
Не отцветай, не осыпайся алыча
хранимая моленная…
Тело…
И вот — вы травили разрушали яро тратили свою плоть, чтобы явилось Смерти Жало?
Как жала пчел, которых мнут погибельно перстами одичалыми… И вот — вы травили разрушали свою плоть, чтобы явилось Жало Духа?..
И вот — вы травили избивали свою плоть, чтоб заглушить Жало Духа?..
И вот вы тратили свою плоть, чтоб Жало Смерти явилось прежде Жала Духа!.. да…
…Но в иных пробуждался Дух и алкал.
И стало тошно тошно и стало пустынно пустынно стало голо голо и в цветущих избыточных проливчатых деревах.
И стало тошно и в цветущих ярых вешних и в медовых стало тошно деревах…
Да. Стало горько и в медовых деревах…
И пробуждался Дух в хмельных хмельных слепых слепых слепых телах телах телах!
И пробуждался Дух в слепых телах!..
И зароился Духа червь в хмельных телах!.. да!..
Но!
Но прощальный, но возлюбленный друже, но возлежащий на подушках балхских, на курпачах бухарских, па исфаханских одеялах у дастархана, а ныне лежащий глухо на простой земле, Абдуррахман-хан, родимый, что что что мне этот Дух, когда ты мертв?.. Когда ты мертв?.. Ах тошно тошно голо голо мне в цветущих деревах…
Ах горько горько мне в медовых деревах…
Но!.. Хуллай! Хуллай!.. Нагая в спутанных внтий-ственных развязанных сандалиях сандалиях Нагая… Ты засыпаешь тяжкий след его падучий засыпаешь навек навек навек… молчными бесследными бездонными победными песками… засыпаешь… Потом идешь неслышно близ Лежащего идешь царишь живешь — не дрогнешь! не склонишься! не замедлишь шаг! не упадешь у тела мертвого! нет! нет! живая осиянная далекая! нагая медленно ступаешь осиянными стволами!.. мимо мимо мимо мертвого, ступаешь мимо дастархана, мимо нас живых живых умолкших ты ступаешь ты ступаешь, ты уходишь ты уходишь навек навек в дерева цветущие отцветшие еще еще роняющие лепестки хмель тлен летучий нежный еще роняющие… А Хуллай а твои очи не роняют не роняют не роняют… И уходишь в дерева еще роняющие… И уходишь и уходишь ты ты ты Хуллай Хуллай Нагая в спутанных витийствеиных сандалиях! Да, нагая!.. Не роняешь… Ты уходишь ты уходишь навек унося столпы стволы ног налитые налитые осиянные…
Ты уходишь ты уходишь навек унося живые купола грудей и ягодиц атласных… Ты уходишь ты уходишь ты нагая ты в сандалиях византийских неразвязанных… Ты уходишь навек в дерева еще роняющие цвет еще роняющие…
Ты Византия, Византия — Нагота в витийственных сандальях Мудрости сандальях!
Ты арычным гиблым смертным червем тайным Ты риштою входишь в тело тело Азии…
О Господь Господь чего тут все мечети, паранджи, дувалы, рубежи, ограды, все мазары?.. О Господь чего тут друг возлюбленный лежащий павший?..
Ты уходишь, нагая, в сандалиях. Ты Ты уходишь уходишь уходишь, и не манишь — о Господи, слава Тебе милость Твоя — что не манит!
Побежал бы, пошел бы, припал, кликнул в реку — а там — лег бы рядом навек с ханом Абдуррахманом!.. Да уходишь, уходишь Нагая в сандальях… Да не манишь… И лишь на ногах золотые браслеты блистают горят говорят полыхают! И лишь золотые браслеты блистают!.. И досель и досель у Доски Омовенья златые златые браслеты уходят горят говорят полыхают!.. Уходят у Доски Омовенья…