Да!.. Имперья — ночь густая слепая многоязыкая безъязыкая… Нощь густая слепая… лишь нож тугой тугой ночной ночной лишь Нож зряч светел точен точен точен… Да!.. Имперья-Ночь… лишь нож одни слепящ! один манящ! один разящ! Да!.. И!.. Фаррах Фаррах мне мне мне неловко и па Доске… все я тянусь из савана и все неловко мне… неудобно несносно недужно невольно мне… все не спится не спится не спится… все кто-то… кто-то… кто-то… плачет плачет плачет в ночи… И тут пророчества в империи просты — кровь да плач, кровь да плач впереди впереди… И тут пророчества просты — кровь да плач впереди…
Фаррах… родная… дальная сгинувшая… все смертно слезно слезно тоскливо тошно тошно тошно мне Фаррах Фаррах… Фаррах Фаррах все кто-то (кто? родимый? ближний? дальний? всякий!..) кто-то плачет в ночи… Кто-то плачет в Ночи Имперьи… И!.. Фаррах! все не живется мне… не спится… не живется и не умирается… да да… не умирается… все кто-то плачет плачет… не уходит… не оставляет… не оставляет… плачет… ай… Шайдилла!.. Чего не умирается?.. А!.. А Фаррах но ты путаешься захлебываешься заходишься но ты но ты кончаешься изникаешь хлопочешь отходишь в темных глухих кашмирских одеждах… платьях… юбках дремучих ты захлебываешься пеной пеной на устах кричащих дрожащих роняющих!.. Но шепчешь исходишь но шепчешь: гляди Вазир гляди блаженный уготованный смерти… уготованный ножу агнец ягненок мудрец хранитель чуждых рубежей границ… гляди Низам аль-Мульк!.. Гляди!.. Над твоим Халифатом над твоей Имперьей и птицы не летят… облетают обходят сходят с вековых небесных путей путей… обходят твои небеса разящие… косятся боятся слепых пьяных стрел стрел стрел… Над твоей империей и птицы не летят а что что что человеки?.. И на небе царит парит стрела а на земле рыщет свищет нож… да. Над твоей империей и птицы не летят… ни журавли ни гуси ни утки ни белые белые стерхи а только только грядут идут черные высшие глухие сибирские аисты аисты аисты!.. А только черные сибирские аисты далеко высоко проходят молчные а стрела не доходит до них а стрела смертная тянется вянет в небе а стрела не берет тугое глухое тесное перо их… да… и она вянет и она тычется о перо и она упадает спадает напрасная тщетная злая слепая слепая слепая… обратная пустая… Гляди Вазир — ты умрешь когда когда черное высокое летучее падучее дремучее перо сибирского аиста упадет на твою голову!.. да! гляди!
И будете глядеть в небеса и ждать смерти. И придут времена когда черные перья падут посыпятся на головы властителей хранителей собирателей твоей твоей Империи… да!.. И тогда птицы вернутся на тысячелетние пути свои, а народы на пути отцов и дедов своих… И стрела не будет рыскать в небе а нож на земле искать… да. Гляди Вазир — и ты умрешь когда черное неслышное ночное перо сибирского аиста падет опустится на твою голову и не почуешь его и не стряхнешь его и не узнаешь его прежде смерти своей и тут же встретишься с погибельным хлещущим ножом исмаилита-батынийца из Дейлема и падешь и не дойдешь до шатра жен зрелых алчущих напрасно растревоженных…
И не дойдешь до жен шатра завывшего по-волчьи!..
Все! все!.. Гляди Вазир… Гляди… Твоя Империя в Черных Перьях… Вся несметная Несметная в несметных черных предмогильных перьях перьях перьях…
Да… Твоя Империя в Черных Пернях… в замогиль-ных периях периях перьях!..
Все Вазир!.. я ухожу… я слепну от пророчеств… слепну слепну слепну… Я не вижу боле…
Ой властители отпусти меня люли кашмирскую цыганку отпусти пусти меня на волю…
Я слепа темна устала я смеркаюси я не вижу боле боле боле… Отпусти меня на волю… очам больно… больно…
Тогда тогда тогда Низам али-Мулик (зачем ты, возлюбленный друг мой? зачем?) бросаешь к ногам Фаррах три золотых глухих динара, и они падают неслышно на садовую тихую траву, и Фаррах не глядит на них, по потом она взвивается восходит бьется тщится вновь в темных одеждах своих… потом она плачет, кричит, стонет: Вазир! Агнец! Мудрец! зачем ты бросил мне эти нищие золотые монеты? зачем золото? и кто покупал пророков? зачем Низам аль-Мульк? зачем? зачем я не гадалка а пророчица? зачем твои золотые динары?.. ай зачем так жалишь? зачем так насмерть жалишь?.. ай! ай! зачем властитель? зачем родной мой… скорый?.. Обреченный?.. Скоро!..
Тогда Хасан Саббах!.. Ты пьешь из пенной пиалы, ты нож, грядущий нож Исмаилита Ассасина нож грядущий нож в душе в крови растишь растишь таишь таишь еще таишь еще таишь? — нет нет! уж не таишь!.. Уж не таишь!.. Ты вынимаешь, как зудящую саднящую занозу, нож из страждущей из жаждущей крови из жаждущей души!.. Ты нож уж не таишь!..
Тогда Хасан Саббах Али-баче кричит кричит кричит… шипит змеей томясь шипит: неси!.. Али-бача!.. Неси! Скорей! пока пока пока она горит… неси… скорей! на медном на чеканном на армянском на мешхедском ледяном подносе… ой скорей скорей неси!.. неси! неси! пока она горит!.. Пока она горит!.. неси! Али-бача скорей неси!.. на ледяном подносе! да! да! да! пока она горит! горит! горит!.. Неси!..
…И ты несешь, и ты несешь зороастриец покорный шальной дикий таящий Али-бача, и ты несешь несешь несешь на мешхедском чеканном подносе, ты несешь Али-бача, ты несешь не мервское балхское дурманящее вино в китайском хрустальном переливчатом кубке — пиале!.. Ты несешь нож на подносе!.. Долгий полыхающий индийский нож с костяной рукоятью в которую вкраплены крупные бадахшанскне лалы!..
И что они вспыхивают эти бадахшанские слепые лалы равнодушные? И что они напоследок утешат взор убитого? в которого погружен нож по рукоять?.. Иль отвлекут убийцу хладной бессмертной игрой?.. И, убитый, ты видишь только хладные горящие кровавые камни у тела своего, а где сладкое неслышное певучее тонкое лезвие… оно долгое… И где оно?.. Иль в теле твоем?.. А только лалы близ тела… и они не вошли в него?.. А где обоюдоострое лезвие — тело ножа с месяцеобразным острием входящим впадающим вползающим сразу?.. где?.. оно?.. И одни лалы близ тела моего?.. да?… а где лезвие? где? где? где?.. ай!.. здесь оно!.. Здесь… во мне… да!.. Оно!.. Мое!..
И!..
И ты несешь нож на подносе Али-бача и подносишь его Фаррах и она уже знает, и улыбается, и Хасан Саббах отворачивается, отворачивается, по тянет его тянет как теченье горной густой реки тянет тело его, влечет тянет очи его, тянет его глядеть глядеть на нож свой, на посланника своего, на нож свой ярый кроткий лежащий на ледяном подносе, и он вновь поворачивает голову в низкой по глаза чалме и глядит глядит, а Фаррах улыбается и берет нож с подноса и начинает виться плясать гнуться плечами цыганскими трепетать ходить рябить бить и Али-бача бьет часто в дойру и Фаррах пляшет пляшет пляшет смеркается мается в глубоких платьях юбках пляшет с ножом в руке а потом нож пропадает теряется в бездонных кашмирских одеждах дремучих ее и ее рука уж пустынна и нож теряется в волнующихся платьях пахучих терпких глубоких и нож теряется в одеждах и Али-бача бешено немо оцепенело очумело прозрело бьет бьет бьет в дойру и Фаррах пляшет вьется гнется мается хохочет в густых непроходимых кашмирских платьях и нож теряется и рука ее уж пустынна и нож долгий пропадает в одеждах вольных широких… Фаррах Фаррах где нож? ты спрятала его? ты цыганка? ты воровка? ты уворовала утаила увела его? ты спрятала его в одеждах темных густых? где нож?..
А ты пляшешь, а дойра грохочет, а нож теряется, а рука пустынна… а… а! ааа… ай!.. Фаррах!.. Как ты нашла свое тело в этих бездонных одеждах? как нашла?.. ведь оно такое малое твое гибкое кошачье тело тело тело?..