И так было десять раз.
И десять раз Батый-хан посылал к князю Михаилу Черниговскому адовых ползучих змеиных нукеров своих… Берикилля!.. Князь коназ! Аман! Аман! Аман!..
…Ай Русь! ай дщерь сирота!
Ай гляди гляди гляди через дремучие забытые века!
Ай гляди на князя своего!.. Ай ай как хочет жить он…
Гляди — он жив жив жив еще!..
Еще не поздно!
Еще горит дышит младое яблоневое тело его!
Еще улыбаются уста!..
Айда! Князь!.. Айда жить! Айда пить! Айда дышать гулять!..
Поклонись Идолу Мертвецу и будем пить в шатре орзу кумыс из золотых пиал!..
Айда!..
Князь Иуда! Князь трупопоклонник айда!..
Но!..
Гляди Русь на Христианина Князя своего!.. Вот Он!..
Вот четыре волчьих бычьих налитых пукера-татарина тихо тесно нежно берут обвивают облегают его… Вот снимают сбирают бережно беличий охабень с тела русского крещеного его…
Вот снимают красную льющуюся рубаху персидского шелка с тела сметанного ярого его… Вот снимают осторожно золотой витой пояс с тела неповинного его…
Гляди Русь на Князя Святовитязя своего!.. Вот!..
Еще не поздно князь коназ Руси!..
Вот Кундуй-Казан и Арапша-Сальдур стоят близ Михаила.
Еще дремливые сонные они. Еще их очи татарские степные узкие спят они.
Еще им лень очи разъять разлепить отворить открыть. Ийли!.. Йили!.. Или?.. И?..
Еще не поздно князь! Еще текут твои блаженные волны дни…
Русь! но Ты Ты Ты не затворяй не отводи очей бесслезных немых через века века века ясноокая гляди! Гляди!..
Вот Кундуй-Казан и Арапша-Сальдур сонно а сочно глухо мясисто телесно бьют тычут хлещут догами князя в грудь. А ноги их обуты упрятаны в сыромятные монгольские гутулы-сапоги без каблуков.
Вот они бьют князя в живот в грудь в ребро в кость. Долго бьют.
И у Кундуй-Казана сапог рвется и как луковица глядит из сапога рваного желтая монгольская кочевая пятка. И она жилистая хлесткая. И она врезается прорывается в живот князя. И долго так.
А князь Михаил Черниговский стоит. И улыбается Он. И стоит.
Эй Русь! гляди!.. Гляди на Князя Святовитязя своего!..
Ибо будет проклят забывший о могилах святых родных…
Гляди! Сквозь тлен сон одурь ложь пагубу вековую смертную чрез пелену смертную чрез гроб чрез могилу чрез траву забвенную могильную плесень паутину твою гляди гляди гляди…
Аминь!..
Гляди — и на губах Князя играет течет пузырится вспыхивает искрится рубиновое алое нежное пламя от легочной крови яблоко облако малиновое кровавое.
А Князь улыбается… А Князь облако глотает а оно не дается не глотается а оно не тает а гуляет на устах его блуждает гуляет…
Князь ты помираешь?..
Ты падаешь уже валишься?..
Твое тело нагое беззащитное белое как лебединое яйцо с которого согнали птицу наседку матерь пернатую?..
И вот вороны напали на него и клюют опустошают его вороватые тайные адовы враны?..
Князь Руси Михаил Святый Ты помираешь исходишь кончаешься а Идолу не молишься не поклоняешься?..
Князь Ты помираешь?.. Русь ты помираешь?..
…Да помираю. Да ухожу. Да Идолу не молюсь не поганюсь не склоняюсь. Да улыбаюсь. Да облако малиновое последнее на уста нашедшее исшедшее из чрева моего избитого глотаю…
Но!..
Но там в полях черниговских Русь… дщерь младшая моя Василиса берет изниклый талый снег вербными дымчатыми ручонками прутиками ивовыми и кладет снег в гортань малую…
Дщерь не надо…
Слышишь дщерь моя младшая заблудшая в полях талых?..
Слышишь дщерь Русь сирота уже моя уже сирота малая?..
И будут на Руси сироты без отцов.
И будут на Руси жены без мужей.
И будут на Руси матери без сынов…
И будет Русь вдов…
Но ты слышишь меня мя дщерь дочь младшая моя?.. Не бери снег полевой в гортань в уста!..
…Тятя… тятенька я слышу последний глас твоя… Слышу, тятенька, тятя отец князь…
И тут что-то Василиса останавливается выпрямляется вырастает в поле… что-то слышит чует она… что-то снег из уст из рук из гортани непослушно неповинно льется на поля…
Что-то снег текуч плакуч льется из ранних талых русских лазоревых синь васильковых очей ея…
Что-то льется снег талый в черниговские талые талые извиклые поля…
…Дщерь… Не плачь…
И мертвый Святовитязь Князь Михаил Черниговский Христианин пал у Батыева Шатра…
Русь… Дщерь в талом поле… Сирота моя… Прощай!..
…О русский грешный человече человек
Дай в русском одиноком святом поле постоять…
…Осенний кроткий ветер тишайшую жемчужную кочующую сеть скиталицу пленицу полевую паутину нанес набросил на блаженного меня…
АБХАЗСКАЯ БАЛЛАДА
На пицундском брегу на пицундском берегу
Ай да на дальнем давнем ай на дымном дымном на
пицундском берегу брегу брегу
Где пицундские сарматские телесные древлие мясистые
сосны растут
Где самшитовые рощи густотелые маслянистые стоят
чадят
Где дремучие жуки-носороги и бабочки мучнистые ле-
тят пылят хоронятся покоятся в магнолий многосахар-
ных цветах
Там стояли там прощались древний отрок Магаддар-
гора и дева Ахалсат-лань
Там стояли там руками девственными соплетались там
прощались там клялись там обещали Магаддар-гора
и Ахалсат-лань
И это было тысячу лет назад
И это было тысячу лет назад
…Невеста моя! я пойду поплыву в Турцию в Грецию в
Аравию и вернусь богат
И я ухожу нищ млад смугл а вернусь злат
И я привезу тебе греческий ярый густой как звезда
Хидда смарагд
И я привезу тебе африканский несметный палящий как
звезда многогорбых аравийских пустынь Джидда ал-
маз
И я скоро вернусь а ты жди меня на берегу брегу дева
Ахалсат…
Талатта! Талатта!.. Таласса! Таласса!.. О море море!..
Прими сбереги верни меня!..
Невеста невеста жди жди меня!..
Жди Ахалсат-лань!..
И это было тысячу лет назад…
…Невеста жди меня… Жди Ахалсат-лань!..
И он входит в ладью колхидскую ахейскую смоляную
И остроугольный латинский домотканый крылатый па
рус льется трепещет над ним
Как майская пицундская бабочка пыльцовая сыпучая
обильная…
…Да!.. Прощай! прощай! прощай!..
Жди Ахалсат!.. Хидда-смарагд!.. Джидда-алмаз!.
Жди Ахалсат-лань!..
…Я буду ждать тебя Магаддар-гора
Я буду жечь возводить творить костры в ночах
Я буду следить искать твой парус в многокипящих
среброшумящих волнах волнах волнах
И мой гранатовый налив цветок росток цвести и рдеть
не станет без тебя…
И это было тысячу лет назад…
И лодка жениха ушла
И в Понт Эвксинский ладья колхидская ахейская с
латинским парусом сошла вошла истаяла изшла
И каждую ночь и каждую ночь Ахалсат-лань собирала
прибрежный морской хворост
И костры возводила берегла в ночах
И ждала
И прошло тридцать лет
И была ночь Рождества Христа