— Нет. Он мне снится.
— Ну, знаешь ли, не ожидал от тебя.
— Мне страшно, — признался Полняев.
Они отправились на набережную. Полняев угрюмо молчал, продолжая ритмично и шумно выдыхать из себя воздух. «Какой воздух! Это только так говорится: воздух, мол. А на самом деле углекислый газ, а еще фантаст», — глупо подумал Даров.
— Не волнуйся. Все будет хорошо. Ты не будешь больше с ним встречаться. Так решил Трофим. Говорит, что ты ему не понравился. Сам знаешь, фантастов мало кто любит. Я защищал тебя, как мог. По-моему, он не считает тебя придурком или врагом, только порченным. Поэтому и не хочет разговаривать.
— Что плохого я ему сделал?
— Я не понял. Вроде бы Трофиму не понравилось, что ты хочешь сделать его героем своего фантастического детектива.
— Жаль. Забавно бы получилось.
— Трофим сказал, что с тобой нельзя договориться, вот ты ему и не интересен. Для него договор — главная цель жизни.
— Не о чем мне с ним договариваться.
— Прости, но мне твои фантастические детективы тоже не нравятся. Абсолютно бессмысленное занятие. Читаешь явный бред, не имеющий никакого отношения к людским историям, которые могли бы заинтересовать меня, а в конце концов выясняется, что героя А. убил герой Б. Какая радость! Ради этого, что ли, стоит это читать?
— А какие истории тебя интересуют? — разозлился Полняев.
— На этой неделе хотелось бы прочитать о пределах познания, — признался Даров. — Кстати, очень хорошие сюжеты, можно написать классные книги. Ты же у нас умелый фантаст. Взял бы и написал. Прославился бы. Это нетрудно, их всего пять.
— Ты считаешь, что мы столкнулись с пределом познания? Догадался, что мы не сможем понять, кто такой Трофим. Считаешь, что есть вещи, которые человеческий разум не может понять?
— Кстати, не исключено, — признался Даров.
— Ты сказал, что пределов пять.
— Да. Первый — «предел Лейбница». Нет на свете человека, который бы знал все. Поэтому нет таких специалистов, которые могли бы решать важную задачу, пользуясь всеми накопленными человечеством знаниями. Получается, все наши мудрецы — ограниченные люди. Мы не можем использовать все знания.
— Наверное.
— Второй — «предел Ходжсона». Исследования узких специалистов не могут быть собраны в одну теорию. Между ними возникают противоречия, которые нельзя преодолеть.
— С этим бы я поспорил.
— Вперед. Кому как не тебе этим заниматься. Третий предел — «предел Хокинга». Есть вещи, которые мы не в состоянии принципиально познать. Например, поведение материи в черной дыре. Четвертый предел, самый для нас интересный, — «предел Ницше», заставивший говорить об антропном принципе. Мы — всего лишь люди и способны познавать только то, что доступно нашим органам чувств. То, что мы не воспринимаем, для нас не существует.
— Вот это точно наш случай, Трофима понять не дает наша человеческая ограниченность, — грустно сказал Полняев. — А пятый?
— «Предел Гумилева». Рано или поздно наступает момент, когда нашим мудрецам становится скучно, и у них пропадает любопытство.
— И это про нас.
— Ладно. Расскажи, что с тобой произошло? Зачем позвал меня?
— Со мной случилось что-то важное. Я чувствую это, но понять не могу. Самому мне не разобраться. У фантастов своя профессиональная деформация психики. Там, где можно найти очевидное и понятное объяснение, мы почему-то накручиваем сложные, полные конспирологии сюжеты. Понимаю, что нужно быть проще, но не могу. Герберт Уэллс не позволяет. Зачем тебя позвал — не знаю. Догадываюсь, что ты мне помочь не сможешь, но мне страшно оставаться одному наедине с тайной.
— Почему?
— Предел «Ницше». Сам сказал.
— Перестань говорить загадками.
— Я тебе уже сказал правду, а ты мне не поверил. Он мне снится.
И этот струсил. Просто эпидемия какая-то. Даров с сожалением посмотрел на бывшего друга. Бывшего. Хотя бы потому, что оказавшись в трудном положении, на труса нельзя положиться. Он предаст или продаст. Конечно, можно продолжать считать труса другом, но зачем?
— Мой рассказ будет длинным, — сказал Полняев дрогнувшим голосом. — Но хочу сразу сказать, что я не придумал ни единого слова. Все это — истинная правда.