Подняв палец, Джин, словно Ватсон, предположила, что именно поэтому данную микоризу называют арбускулярной.
– На латыни «дерево» – Arbor, – заметила она. – Но почему микоризы на травах отличаются от микориз на деревьях?
Я пожала плечами. Книга утверждала, что мембрана в форме дерева имеет огромную площадь поверхности, и поэтому гриб может передавать растению фосфор и воду в обмен на сахар. Это очень полезно для растений в сухих местах и там, где в почве мало фосфора.
Я выкинула корни в заросли вейника, и мы пошли вверх мимо величавого леса из пихт Дугласа. Наконец тропа перестала подниматься. Если не считать разрозненных колючих елей и зеленой ольхи ситкинской в подлеске, лес полностью захватила тощая сосна скрученная. Лишенные ветвей стволы высоко поднимали маленькие плотные кроны; деревья избегали близкого соседства.
Я подобрала обугленную деревяшку и удивилась, насколько она тверда, но при этом легка, словно окаменела. Вероятно, она осталась от пожара, в результате которого раскрылись шишки, породившие эти заросли.
Шишки сосен раскрываются только тогда, когда начинает таять смола, удерживающая чешуйки.
Из-за прохладного, но сухого климата и частых ударов молний эти горные леса горят каждые сто лет, сжигая весь древостой и уничтожая верхний ярус растительности. Ольха помогает восполнить азот, исчезающий в результате пожара. В ее корнях живут симбиотические бактерии, преобразующие атмосферный азот в соединения, которые могут использовать деревья и прочие растения. При отсутствии периодических пожаров светолюбивые сосны естественным образом вымерли бы через сто лет, а в лесу доминировали бы теневыносливые ели. Естественная последовательность развития событий.
Среди вейника пышно разрослись кустики гекльберри. Я проверила кончики корней и у них, но они тоже оказались голыми. Их микоризные помощники относились к эрикоидной микоризе: эти грибы образуют внутри клеток растения витки, напомнившие о локонах, которые завивала мне в детстве мама. Чуть дальше призрачное восково-белое растение с полупрозрачными листьями и капюшончиком сверху напоминало сверкающий меч. После нескольких минут работы со справочником мы определили, что это подъельник одноцветковый, который паразитирует на зеленых растениях, поскольку не имеет хлорофилла. И у него своя разновидность микоризы – монотропоидная микориза. Мы издали нечто среднее между смехом и стоном – появился еще один тип. Сколько же их? Монотропоидные микоризы похожи на эктомикоризы, поскольку образуют грибной колпачок на внешней стороне кончиков корней. Но также они разрастаются внутри клеток растения, подобно арбускулярным и эрикоидным разновидностям, являясь, так сказать, промежуточным типом. Микоризы подъельника также растут на корнях деревьев и забирают у них углерод.
Джин начала поддразнивать:
– Разве французы питаются в основном не грибами? И даже галлюциногенными? У тебя галлюцинации.
Она отпустила замечание о потяжелевшей бутылке вина, но при этом улыбалась так же широко, как и я.
Когда позади осталась тысяча метров подъема и десять километров пути, мы добрались до первого обвала. Ива Скулера и ольха ситкинская каскадом спускались по осыпи, образуя удобное место обитания для медведей. Вздымающийся гребень горы хорошо освещался солнцем. У основания осыпи стояла горняцкая хижина, в которой жили стайки мышей, крыс и белок. Единственная комната была сколочена из сосновых стволов, небольшой участок рядом расчистили под огород – вероятно, чтобы выращивать картошку и морковь. А может быть, хоронить мертвых. Жутко до мурашек по спине, но мы умирали с голоду.
– Раз-два, сэндвичи с сыром, – сказала Джин, раздавая бутерброды.
Мы отточили искусство приготовления добротного сэндвича из сыра и ржаного хлеба за считанные секунды. Как раз в тот момент, когда я подумала, что место тут слишком жуткое и кажется, будто подъельники подкрадываются к нам от опушки леса, Джин заявила:
– Наверное, здесь умер кто-то из тех старых золотодобытчиков.
Она обладала талантом произносить подобное именно в тот момент, когда я пыталась проглотить кусок.
Мы снова отправились в путь, петляя по тропе. На одном из поворотов нас обдало водяной пылью от водопада; косматые мхи облепляли скалы. Тощие молодые деревца сосны скрученной росли все реже, их постепенно сменяли более старые пихты субальпийские и ели Энгельмана. Во второй половине дня последний поворот в горной долине вывел нас на ровное место, где с обрыва низвергался ручей. На вершине водопада мы раскинули руки, ощущая прохладный воздух, обдувающий нас и скальную стену внизу. Джин достала бинокль и сказала: