Беседуя с Далай Ламой в тибетском монастыре в Бодхгайе, я спросил его, как он впервые познакомился с концепцией пустоты и как она постепенно заняла столь важное место в его жизни.
— Пустота — далеко не простая для понимания концепция, — ответил мне Далай Лама. — Но как только я достиг определенного понимания, осмыслил некие недвусмысленные и очевидные представления, я понял, что она применима почти ко всем событиям и ситуациям.
Он повернулся к Лхакдору и поговорил с ним по-тибетски.
— С возрастом количество знаний увеличивалось, и влияние пустоты на жизнь Его Святейшества становилось более значительным, — перевел Лхакдор.
— Хотя, пожалуй, уже лет в двадцать я обнаружил подлинный интерес к пустоте, — продолжил Далай Лама, покачиваясь на кресле. — Помню один случай. В 1954 году я посетил Пекин. Пока я был там, в Китае, у меня выдалось несколько не слишком загруженных дней. И я вызвался изучать пустоту с Лингом Ринпоче, моим старшим наставником. Это доказывает, что уже тогда этот вопрос очень меня интересовал.
Далай Лама замолчал, ритмичное покачивание прекратилось. Он замер, выпрямившись, и какое-то время смотрел в пространство, потом потер щеку, провел рукой по груди и обратился по-тибетски к Лхакдору. Лхакдор наклонился вперед и, неотрывно глядя на Далай Ламу, перевел его слова:
— Это произошло, когда Его Святейшеству было уже под тридцать, в 1963 году. Однажды он читал буддийский текст. И когда дошел до слов: «Я» — всего лишь приложение к субъекту, являющемуся совокупностью физических (умственных и физических) свойств», у него появилось особое ощущение, странное ощущение. — Лхакдор перешел на хриплый шепот; мне пришлось прислушиваться, чтобы разобрать, что он говорит.
— И как долго это ощущение сохранялось? — спросил я.
— Думаю, это ощущение сохранялось несколько недель, — ответил Далай Лама. Он снова что-то по-тибетски сказал Лхакдору. Лоб его разгладился, он опустил взгляд на пол и как-то озадаченно широким плавным движением руки обвел лежащий на полу ковер.
— Тогда, — переводил Лхакдор, — что бы Его Святейшество ни увидел — людей, предметы... ковер, например... он видел их как ковер или как людей, но одновременно осознавал, что они не имеют никакой сущности. У него было отчетливое ощущение, что не существует никакого «Я». Не в том смысле, что «Я» вообще не существует, а отчетливое ощущение, что нет «Я» в том виде, в котором его обычно понимают.
— Отсутствие прочной, отдельной от всего остального реальности, — подчеркнул Далай Лама. Он поднес руки к груди и сжал кулаки.
— Это было какое-то видение? — неуверенно уточнил я, сомневаясь, разумно ли направлять разговор в эту сторону. Я уже понял, что беседа сделала неожиданный поворот. Сейчас Далай Лама говорил со мной о чем-то очень личном, о чем, вероятно, слышало всего несколько человек.
— Нет, — ответил он.
— Но вы ощущали отсутствие «Я»?
— Да.
Далай Лама снова обратился к Лхакдору.
— Иногда это было физическое ощущение, будто молния пронзила его сердце, — перевел Лхакдор. — Он ощущал нечто, напоминающее электрошок.
У меня появилось неприятное ощущение, словно я подслушиваю. Для буддиста духовные достижения — очень личные, интимные переживания; прежде мне никогда не доводилось слышать, чтобы буддист всерьез говорил о чем-нибудь подобном. Но я должен был убедиться, что понял правильно.
— Словно электрошок? — переспросил я Далай Ламу.
— Да, — ответил он и пристально посмотрел на меня, сжав ладонями колени.
Внезапно раздался мягкий щелчок — в первый момент мне показалось, что этот звук донесся издалека. Я не сразу понял, что это остановился мой диктофон — закончилась кассета. Но я продолжал неотрывно смотреть на Далай Ламу, не чувствуя в себе силы лезть сейчас в рюкзачок за чистой кассетой. Я решил, что скопирую запись у Лхакдора.