Мы отдаём себе отчёт, что один век может принципиально отличаться от другого, время внутри того или иного века может сгущаться настолько, что больше века длится день, а может замедляться настолько, что кажется ничего не происходит, время застряло в углу, там, где скапливается пыль.
Но, тем не менее, долгое время (века, тысячелетия) хронологическое время воспринималось как нерукотворное, оно соответствовало нашей интуиции порядка в мире, существующего помимо нашей воли, и, казалось, предопределено на все времена.
Но после ХХ века многое изменилось.
Век начался стремительно, «постоянная Планка» (1900), смерть королевы Виктории (январь 1901), и всё привычное стало разрушаться в прямом и переносном смыслах. После кровавых мировых войн с одной стороны, достижений наук с другой, традиционное представление о порядке потеряло свои очертания, теория относительности открыла возможность деформации самого пространства и времени, теория деконструкции поставила под сомнение любую предустановленную структуру, квантовые психологи в своём радикализме призывают вообще отказаться от глагола «to be», традиционный гуманизм сменился постгуманизмом, и пришлось вновь задуматься над тем, а скроен ли мир по человеческой мерке.
Хронологическое время не передали в музей истории культуры, но оно стало выявлять свои пределы и свои разрывы. Представление о пространстве культуры стало довлеть над представлением о времени культуры, будто времена остановились, чтобы события культуры могли если не наскакивать друг на друга, то максимально приближаться и максимально удаляться друг от друга.
Говоря метафорически, Кроноса вновь свергли, и вновь завершился «золотой век», которого мы не заметили, …
… всегда надеешься, что «золотой век» впереди, но каждый раз обнаруживаешь, что он остался позади.
… что означает «современность».
Практически любой литературный текст, который мы называем классическим, говорит нам о том, что происходило «там и тогда», и что могло происходить во все времена. Если время частица вечности, то текст – то ли их сопряжение, то ли их преодоление, то ли их забывание, то ли всё это вместе.
После всего того, что открылось в ХХ веке, после того, как физики открыли относительность времени, разъяснили, что масса способна сворачивать время, хронологическое время предстало то ли как своеобразная культурная игра, то ли как декоративное обрамление тех или иных культурных событий и тех или иных артефактов культуры. Соответственно, то, что раньше воспринималось как происходящее во времени, предстало как ваяние времени, иначе говоря, как создание своего времени.
Понятие «современность» ещё вчера означало «в наши дни» (хронологическое время), а сегодня, чаще всего, означает уровень развития общества. Парадокс, современное прочтение «современности» (тавтология не случайна) предполагает, что одни народы застряли в средневековье, а другие создают время современности.
Постмодернизм позволил «современности» вобрать в себя все века и заново перетасовать старые смыслы, причём настолько же серьёзно, насколько пародийно.
Или другой пример, ещё вчера мы спорили, насколько можно «осовременивать» классику. Сегодня же сама «аутентичность» воспринимается как художественный приём, не более того.
Не знаю, как для вас, но для меня Гамлет с рюкзаком и в кроссовках, более Гамлет, чем в одеяниях начала XVII века, которые сегодня не могут не восприниматься как декоративные.
Одним словом, «хронологическое время» рано сдавать в архив, но приходится учитывать, что нередко «линейное» грозит обернуться «прямолинейным», а «современность» – эфемерной (скользящей, не оставляющей следов-смыслов) «современностью».
Способность ваять время становится основным критерием как для того или иного текста, который мы считаем классическим, так и для того или иного события, которое мы признаём историческим.
Диалог сквозь толщу веков.
Как видно из названия, в настоящем эссе речь пойдёт о «диалоге сквозь толщу веков» (двадцать девять веков?) Ахилла (Ахиллеса) из «Илиады» Гомера, и Джейка (Джейкоба Барнса) из «Фиесты» Эрнста Хемингуэя.
«Илиада» и «Фиеста» жили во мне давно (десятки лет), жили, казалось, параллельной жизнью, но неожиданно для меня Ахиллес и Джейк «заговорили» друг с другом
Они заговорили о том, что меня сегодня больше всего настораживает, озадачивает, по поводу чего сегодня сомневаюсь, комплексую, пытаюсь что-то доказать себе и другим, чаще без особого успеха.
Они заговорили о том, как меняются традиционные критерии «мужского поступка» как добродетели.