Вышел Ахиллес из боя, подумывал даже о том, чтобы вернуться в родную Фтию, прожить нормальную человеческую жизнь, но знал, не вернётся, нормальная человеческая жизнь не для него, Ахиллеса.
Так и сидел в стороне, не шелохнулся даже тогда, когда троянцы готовы были вот-вот опрокинуть суда ахейцев в море, не шелохнулся, что ему троянцы, что ему ахейцы, что ему Елена, что ему Троя.
Так и сидел в стороне, пока его друг Патрокл, не уговорил его отдать ему свои доспехи и вступить в бой с троянцами.
Ахейские герои разные по отношению к Силе, не только в силу своих физических возможностей, но прежде всего в силу того, что у них разные Судьбы.
Есть Агамемнон, всегда мрачный, будто предчувствующий, что произойдёт с ним, когда он вернётся домой после разрушения Трои.
Есть герой Диомед, для которого главное не слава в веках, а азарт и восторг самой битвы, когда он мчится в своей колеснице и кричит в экстазе «Я люблю тебя, Афина», он уже не Диомед, а сама Афина в обличье Диомеда.
Есть герой Парис, чувствительный и беззаботный, как сами боги, который и уведёт от мужа самую обольстительную женщину во всей Элладе, Елену.
И есть Патрокл, нежный и отзывчивый (в Новое время о таких скажут «Господин чувствительный мужчина»), главная любовь Ахилла в этом мире, и не будем лицемерно отворачиваться от непристойных предположений, ведь они греки, они не знали стыда, а любовь к мужчине для них в каком-то смысле была более «духовна», чем любовь к женщине.
Патрокл и вступил в бой, сумел оттеснить троянцев от кораблей, пока не встретился с Гектором и не был им сражён.
Вот когда вопль пронёсся по небесам, не столько вопль самого Ахиллеса, сколько вопль его матери Фетиды, которая предчувствовала, знала предсказание, знала, смерть Патрокла приближает гибель самого Ахиллеса, только и остаётся ей с плачем по Патроклу выплакать судьбу самого Ахиллеса, выплакать его беззащитность и уязвимость, выплакать, а потом выковать ему новые доспехи, лучше прежних, каких не было ни у кого, новые доспехи, в которых ему и предстоит погибнуть, наконец, с плачем по Патроклу выплакать собственную судьбу.
И в этих новых доспехах начнёт крушить всё вокруг Ахиллес, и ещё большой вопрос (важная часть моего «гомеровского вопроса») это проявление его Силы или свидетельство его Бессилия.
На пути его встретятся многие троянцы, которых он безжалостно уничтожит, и одним из многих окажется юный отрок, сын Приама, брат Гектора и Париса.
… Ахиллес и юный отрок: «что говоришь ты безумный?»
Об этом эпизоде «Илиады» писали многие, писала и Симона Вейль.
Остановлюсь на этом эпизоде чуть подробнее, чтобы вновь убедиться: неизбывная жестокость Силы подпитывается чувством безысходности от собственного бессилия.
«… лишь узрел Приамида нагого
(Он без щита, без шелома и даже без дротика вышел;
по полю всё разбросал, из реки убегающий: пóтом
Он изнурился, с истомы под ним трепетали колена)».
Юный отрок дрожит от испуга, молит о прощении, откуда ему знать, что уязвлённость героя, который готов бросить вызов самим небесам, лишает его, героя, самой малости милосердия (не свойственного грекам), а беззащитный юный отрок просто путается под ногами.
«Юноша левой рукою обнял, умоляя, колена,
Правой копьё захватил и, его из руки не пуская,
Так Ахиллеса молил: устремляя крылатые речи:
«Ноги объемлю тебе, пощади, Ахиллес, и помилуй!
Я пред тобою стою как молитель, достойный пощады! …
Не убивай меня; Гектор мне брат не единоутробный,
Гектор, лишивший тебя благородного, нежного друга!»
… простим юному отроку слабость, не будем называть предательством робкую попытку отмежеваться от «не единоутробного» брата …
«Так, Ахиллеса молил: но услышал не жалостный голос:
«Что мне вещаешь о выкупах, что говоришь ты, безумный?
Так доколе Патрокл наслаждался сиянием солнца,
Миловать Трои сынов иногда мне бывало приятно.
Многих из вас полонил и за многих выкуп я принял.
Ныне пощады вам нет никому, кого только демон
В руки мои приведёт под стенами Приамовой Трои!
Всем вам, троянам, смерть, и особенно детям Приама!
Так, мой любезный, умри! И о чём ты столько рыдаешь?
Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный! …
Так произнёс, – и у юноши дрогнули ноги и сердце,
Страшный он дрот уронил и, трепещущий, руки раскинув,
Сел; Ахиллес же, стремительно меч обоюдный исторгши,
В выю вонзил у ключа, и до самой ему рукояти
Меч погрузился во внутренность: ниц он по чёрному праху
Лёг, распростёршися; кровь захлестала и залила землю.
Мёртвого за ногу взявши, в реку Ахиллес его бросил».