Мы знаем, что кентавр Хирон отличался от своих диких собратьев образованностью, спокойным нравом, не случайно он стал Учителем многих великих героев, но… Судьба, смех Небес … в него случайно попадает стрела его любимого ученика Геракла, отравленная ядом Лернейской гидры, и поскольку излечиться от этого яда невозможно, только и остаётся Хирону или вечно мучиться от невыносимой боли, или отдать бессмертие другому и умереть.
Случайна ли эта горечь, которая объединяет великого Учителя и великого Ученика, случайна ли эта парадоксальная похожесть–не похожесть, недостижимое бессмертие и добровольный отказ от бессмертия, мне трудно судить, не хватает знаний и воображения. Спрячусь за спасительное многоточие…
Симона Вейль надеется, что люди научатся отвергать обаяние Силы, а в другой своей статье пишет о том, что «столь хрупко человеческое существо, таким опасностям подвергается, что не могу не любить его без трепета».
Не думаю, что обаяние Силы, когда-нибудь исчезнет, слишком оно соблазнительно, каждый раз хочется употребить власть, обнаружить свою почти божественную неуязвимость, так хочется, чтобы на тебя смотрели с подобострастием.
Не думаю, но … во мне крепнет убеждение, совсем не линейно-поступательно-последовательное, с отступлениями, со спотыканием, с зигзагами, с тысячами сомнений, во мне крепнет убеждение, то высокое, трогательное, трепетное, хрупкое, можно продолжать и продолжать, что есть в человеке, не ждёт нас там, впереди, за поворотом (приблизительно так писал С. Аверинцев о времени С. Вейль, которое или впереди, или его не будет никогда), не ждёт по той причине, что если его не было в прошлом, если нет его сейчас, то не будет никогда, во мне же год за годом, всё сильнее к старости зреет убеждение, то высокое, трогательное, трепетное, хрупкое, что есть в человеке, можно продолжать и продолжать, всегда было, было в прошлом, есть сейчас, будет в будущем, будет ещё и по той причине, что в истории мировой цивилизации был Иисус Христос (подчёркиваю, не в истории христианской цивилизации, а в истории мировой цивилизации), и он каждый раз будет возникать из пепла, чтобы напоминать о сострадании к страждущему, а это в сущности и есть реальное противодействие Силе.
Кто знает, может быть Судьба не смеялась над Ахиллесом, точно также, хотя и в другом смысле, она не смеялась над кентавром Хироном, может быть, «Ахиллесова пята» оказалась спасительной, именно она помогла ему понять, что в мире есть не только его страдание и боль, но боль и страдание других, есть страдание старца Пелея, у которого судьба отняла многих сыновей, но и этого ей показалось мало, она отняла и самого главного, самого любимого, Гектора, и он знает, что это начало разрушения Трои и гибели многих его родных, но «здесь и сейчас», вопреки всему, он думает только о том, как выполнить своё человеческое предназначение, похоронить по-человечески любимого сына Гектора.
Греки были великими и многоликими, и кто знает, может быть их величие было продолжением их наивности, их непосредственности, их «не знали стыда». Знаменитого борца Диагора, победителя Олимпийских игр, греки в знак почтения, несут на руках и, смеясь, кричат ему: «Теперь умри, Диагор! На земле ничего славнее уже нет, а на небо всё равно не взойти».
Выполнил, что намеревался, добился славы, можно умирать.
А как быть с теми, кто намеревался, но славы так и не добился?
Кто знает, может всему этому доблести, понятию героя и героической судьбы они учились у Гомера, а позже у греческих философов, трагиков, политических реформаторов. Но у Гомера, а позже у греческих философов, трагиков они учились ещё и пониманию того, что есть предел Силы, даже если речь идёт о Зевсе, громовержце и держателе молний.
Кто знает, может быть основу «гомеровского вопроса» должен включать вопрос о том, почему Гомер свою великую поэму написал не столько о подвигах Ахиллеса, сколько о его гневе и смирении, о том, что поражение, куда выше (глубже, человечнее) чем победа над другим, которая только опустошает душу.
Кто знает, может быть «чудо Древней Греции», и есть, прежде всего, чудо Гомера, чудо его первой книги, чудо великого героя с беззащитной (по-человечески), уязвимой «пятой».
C. ШАГ В СТОРОНУ: ПРОМЕТЕЙ И ИО
В моей условной иерархии великих греков, Эсхил идёт сразу за Гомером, перед Сократом (далее, вне иерархии, Солон, Платон, Сапфо, Софокл, Аристотель).
«Эсхиловский вопрос» – продолжение моего «гомеровского вопроса», хотя Эсхил не столь легендарен как Гомер, поскольку о нём многое известно.