Во-вторых, Ио, гонимая, мучимая, с молчаливого согласия Зевса, страдает не меньше Прометея. В этом смысле мифологические мотивы, которые не могли быть неизвестны Эсхилу, отступают перед мотивами человеческими, слишком человеческими.
Ио сначала превратили в корову, эту «корову-девушку», больно жалит и жалит овод (проделки безжалостной Геры), Ио вынуждена вечно странствовать по миру, но избавиться от овода нигде не может.
И вечно гонимая, почти безумная от отчаяния Ио встречает в своих скитаниях прикованного к скале, стенающего от боли, Прометея.
Чем-то неуловимым, не столько смыслом, сколько «музыкой», эта встреча напоминает эпизод встречи Приама и Ахиллеса. Узнавание боли другого смягчает собственную боль, «море печалей» Прометея смягчается при встрече с «пронзительным ужасом» Ио.
Печальную мелодию стонов Ио
…так и хочется пропеть это имя: Ио, ИО, И-О-О-О-о-о-о, звук как эхо, переходит в отзвук …
сопровождают жалобные стенания могучего Прометея.
Приведу небольшой отрывок из диалога Прометея и Ио из «Прикованного Прометея» Эсхила.
«Ио
Не знаю, где от ужаса
Мир и покой найду.
Услышь! Вся больная, плачет корова-девушка.
Прометей
Любовью сердце опалила Зевсово,
И бродит, мучаясь. Герою затравлена.
Ио
… мои скитанья, боль моя
Скажи, они когда-нибудь окончатся?
Прометей
Не знать об этом лучше для тебя, чем знать.
Ио
Того, что претерпеть мне суждено, не прячь!..
Прометей
Конца и срока нет моим мученьям,
Пока не рухнет Зевса всемогущество.
Ио
А разве рухнет Зевса власть когда-нибудь?
Прометей
Тогда б возликовала ты, наверное.
Ио
Ну да! Ну да! От Зевса стыд и боль моя.
Прометей
Тогда узнай и радуйся. Погибнет Зевс.
Спаситель мой из рода твоего придёт.
Ио
Что ты сказал? Мой сын тебя от зла спасёт?
Прометей
В колене третьем, после десяти колен»
Может показаться, что это хеппи-энд по-эсхиловски, но это не совсем так. И дело не в том, что так долго ждать, дело совсем в другом.
Как подлинный грек, Эсхил не сомневается в божественном управлении миром, его не смущают проделки и проказы тех самых богов, которые олицетворяют «божественное управление миром». Ничто не может заменить Силу, не Добро, не Мысль, без Силы мир стал бы слишком мягким, слишком покорным, слишком расслабленным.
Но как художник, он не только разумом, кожей, нервами, понимает и чувствует, что и у «божественного управления миром» есть свои пределы, которые нельзя нарушать, обязательно наступит возмездие, найдётся человек, который восстанет против Силы, претендующей на всесильность.
Зевс обречён, поскольку нарушает пределы Силы, он упивается своим всесилием, он убеждён, что никто не в силах скрыть от него ту или иную «тайную весть», он накажет так жестоко, что другим будем неповадно, но он не понимает, что обречён каждый раз натыкаться на тень «тайной вести», не понимает, что иллюзия всесильности и есть его «ахиллесова пята».
Как не парадоксально, нарушает пределы «божественного управления миром» и сам Прометей.
Да, Прометей – титан, наделённый дерзостью и волей, способный восстать против всесилия Силы, если она позволяет себе святотатственные поступки, но и он переступает пределы, упиваясь собственной волей и собственной дерзостью.
Вдумаемся в слова титана Океана, который уговаривает Прометея смириться, и в слова вестника богов Гермеса, который называет Прометея «бесноватым»:
«Океан
А ты смирись, пригорбись, придержи язык!
Ведь сам умён м опытен. Так должен знать:
Двойною плетью, хлещут празднословного.
Гермес
…Ты болезнью поражён жестокою.
Была бы тебе удача, стал бы страшен ты!
Вот послушайте бред, бесноватого речь.
Сумасшедшие мысли! Что надо ещё,
Чтобы назвать одержимым, безумцем, глупцом
Болтуна и бахвала.»
Приходится признать, есть своя правда и у громовержца Зевса, и у титана Океана, и у вестника богов Гермеса, действительно, порой невыносима сама поза подобного мученика и борца.
Чтобы рассказать обо всём этом в пластически соразмерной форме, Эсхил и придумывает пространство трагедии, которая родилась из духа музыки, которая пронизывала экстатические ритуалы древних греков, поэтому мы должны расслышать греческую трагедию как героический плач или торжественный хорал, расслышать гармонию небес. Без этой музыки древнегреческая трагедия в лучшем случае стала бы подобием философского спора.
В «Прикованном Прометее» Эсхила нет правых и виноватых (будем считать мою ненависть к Зевсу моей слабостью), можно сочувствовать человеку (богу, герою), можно плакать вместе с ним, но ничего изменить нельзя, кроме самого противоборства, кроме вечного Зевса и вечного Прометея.