Подобное произошло и в отношении к народам. Просвещенческий вандализм провел жёсткую демаркацию между просвещёнными и не просвещёнными народами.
Пока не наступило отрезвление, пока не стала стучать в висок боль за любое потерянное племя. Следовательно, за любой культурный код.
Пока не пришло понимание общепланетарной судьбы народов.
Бог не делит нас на избранных и отсталых.
Без глубокого осознания этого само человечество рано или поздно обнаружит свою эфемерность. Смертельную опасность бесконечной игры в бисер.
Мы
Но как живут в данном «немыслимом перекрёстке дорог и идей»?
Следует сохранять живущих здесь, или они способны сохранить себя сами?
Здесь застряли в прошлом, или способны к рациональному поведению в настоящем?
Здесь больше «цивилизации» или больше «традиций», больше «традиций» или больше «архаики»?
Здесь открыты миру, открыты изнутри, из собственных традиций, или закрыты, спрятаны, не умея, не желая соприкасаться, взаимодействовать с миром вокруг, боясь, осознанно или бессознательно, что изменяясь, не удастся сохранить себя?
Отвечать на эти вопросы необходимо и для этого народа, и для мира в целом, потому что современный мир – это и первый мир, и третий мир, и четвертый, пятый, десятый.
К образу «перекрёстка дорог и идей», можно добавить мост, мосты, отовсюду и во все концы. Сразу возникает тема, подобная музыкальной теме, способная варьировать, звучать в разных регистрах, рождающая не только благозвучие, но и диссонансы. Ведь мост – метафора посредничества, сведения, медиации. Но на мосте не живут, его не обживают, через него проходят в ту или другую сторону.
Мосты и дороги пронизывают эту культуру, они идут с Востока на Запад и с Запада на Восток, с Севера на Юг и с Юга на Север, из Азии в Европу и из Европы в Азию, оставляя свои следы, своих приверженцев, оставляя атмосферу вечной неуверенности, вечного «между».
Это мусульманская страна с мусульманскими традициями, с мусульманскими ритуалами, но одновременно мост между Исламом и Христианством, не только потому, что здесь жили и живут христиане, не только потому, что христианство воспринимается здесь как часть собственной истории, но и как потенциальная возможность медиации между Исламом и Христианством.
Это мусульманская страна, но противопоставление между Ираном и Тураном, не столько историческое, сколько мифологическое, оставило здесь свой глубокий след, и всполохи его возникают то в одном времени, то в другом.
Это мусульманская страна, но зороастрийские идеи здесь подспудно жили всегда и продолжают жить сегодня, живут в географии, живут в самой огнедышащей реальности, живут в почитании огня, живут даже в распространённых здесь астрологических причудах.
Здесь типичная история народа, разделённого геополитикой, не осмеливающегося нарушить правила Большого Мира. Разделённый народ постепенно превращается в «два народа», которые хотя и тянутся друг к другу, но опасаются этой встречи, опасаются, что воочию выяснится, что уже давно они не один, а два народа.
Здесь «большая нефть» и «большая труба» манят, гипнотизируют, обещают райскую жизнь в будущем, но так и не покидает предчувствие грозящей беды: сколько раз из-за этой «большой нефти» попадали в круговерть кровавых игр. Чёрное и Красное, чёрное со всполохами красного, давно стали зловещим символом этой страны и этого народа.
Только и остаётся отказаться от собственной истории, признать себя сторонними зрителями в хитросплетениях Большой Политики. И унизительно радоваться отгадыванию чужих сценариев.
Здесь одни ищут своё прошлое, раздувают его как воздушный шар, то ли боясь, что иначе не заметят другие, то ли, чтобы подняться в собственных глазах, другие в брезгливости отворачиваются от него, выкорчёвывают из себя его остатки, включая родной язык, бегут от него подальше, в Европу, где «сладкая жизнь» и ласкающая душу стерильность. А если не удаётся, то просто прячутся дома, отрубают голову у прошлого и будущего, останавливают время и придумывают себе гипнотические игры вне времени.
Здесь странным образом сочетаются современность и средневековье, современные нравы и патриархальная косность, промышленный бум в прошлом и вконец остановившееся производство в настоящем. Лоск элиты соседствует здесь с жизнью беженцев в палатках, антисанитария с компьютерами, пустивший глубокие корни трайбализм с несмелой демократической печатью.
Здесь прошлое и настоящее разрывают друг друга. Здесь мифологизируя прошлое, мифологизируют будущее, а в настоящем пытаются жить вне времени, вне его законов и правил, вне его духовных поисков. Тогда и наступает разочарование во всём, обида на весь мир, только и остаётся приписать миру все существующие пороки, двойные стандарты, обман, подкуп, уловки, лицемерие.