Толпы народа продолжали валить из городских кварталов по ту сторону рва, сбиваясь во все более плотную пробку в конце моста. Ломатели! Изменники! Здесь, возле самых ворот Агрионта! И так много! Он едва мог в это поверить. Вот они начали понемногу заползать на мост. В особенности бросалась в глаза одна женщина, шедшая впереди всех, – какая-то грязная крестьянка, черт ее подери, с юбкой, заткнутой за пояс, так что были видны ее бледные, жилистые ноги. Она размахивала ножом, что-то пронзительно вопя – он не мог различить слова. Что-то про какого-то сына.
– Невообразимо! – прошептал Ритингорм.
Если бы он прочел об этом в каком-нибудь романе из тех, что читала его сестра, то решил бы, что это сплошные выдумки.
Надо отогнать их от ворот. И вообще убрать с этого моста. Надо преподать им урок, черти б их драли!
Ритингорм указал на вопящую женщину:
– Пристрелить ее!
– Сэр? – переспросил Парри, моргая.
Черт, как пересохло во рту! Приходилось постоянно облизывать губы.
Капитан Ритингорм подошел к нему и ткнул пальцем в бойницу. Он стоял совсем близко, так что Парри слышал звук его дыхания, отдающийся от стен тесного караульного помещения. Так близко, что Парри ощущал его запах. Должно быть, капитан пользовался каким-то парфюмом: от него пахло лавандой. Белый от ярости, он снова ткнул пальцем вниз, показывая на ту прачку:
– Я сказал: пристрелить ее!
Парри снова облизнул губы. Лук у него был наготове, в этом можно было не сомневаться. Его руки сами все сделали за него, следуя привычному распорядку. Он вскинул лук, прицелился, четко и аккуратно. Странное дело: она напомнила Парри его мать. Та тоже вот так подтыкала юбки, когда готовилась мыть полы.
– Ну, стреляй!
Парри был готов повиноваться. До сих пор он всегда повиновался приказам. Но его рука не хотела отпускать тетиву! Женщина подходила все ближе, вопя во весь голос – и это еще больше усиливало ее сходство с его матерью. Люди, следуя ее примеру, принялись тоже понемногу выдвигаться на мост, ближе к воротам.
Он еще раз облизнул губы. Черт! Как-то это неправильно – вот так взять и пристрелить ее.
Парри медленно опустил лук.
– В чем дело?!
Парри снял стрелу с тетивы и, не зная, что с ней делать, спрятал за спину.
– Это неправильно, – проговорил он.
Ритингорм ухватил его за отвороты мундира:
– Я отдал тебе приказ!
– Это верно. – Все теперь смотрели на них. – Мне очень жаль, сэр.
Ритингорм потряс его.
– Что это, черт возьми, а? Измена?
Что он мог ответить? Он только моргнул и сглотнул, стискивая за спиной стрелу, и покачал головой.
– Нет, сэр… не думаю. – Честно говоря, он и сам не знал. – Просто… как-то это неправильно.
Ритингорм отшвырнул его к стене. По бокам его узкого лица сжимались и разжимались мускулы челюстей.
– Сержант Хоуп!
– Сэр! – рявкнул сержант.
Ритингорм ткнул пальцем в Парри:
– Убейте этого человека!
Сержант Хоуп, опустив голову, разглядывал свой короткий меч. Широкий клинок, попав в длинную полосу света из бойницы, поблескивал в полумраке. За своим старым капитаном Хоуп был готов идти хоть в ад. Он и ходил – тогда, в Стирии. Но не за этим маленьким говнюком. Этим мелким ублюдком с его чистым выговором, с его бледным лицом и тонкими пальцами, с его треклятым парфюмом. В особенности когда он приказывает убивать хороших людей. Приказывает стрелять в жителей Адуи. Сержанту пришло на ум, что у него больше общего с ломателями, распевающими песни по ту сторону моста, чем с этим Ритингормом. Это ведь просто люди. Люди, которые хотят, чтобы их выслушали. Люди, которые с трудом сводят концы с концами, в то время как другие имеют в десять раз больше, чем им нужно.
Двадцать лет он делал то, что ему велели. Никогда не думал о том, что может быть по-другому. Но сейчас, вдруг, в одно мгновение, словно у него под носом щелкнули пальцами, он решил, что с него хватит.
– Нет, – сказал он.
Ритингорм как-то странно ухнул, его рот и глаза расширились от неожиданности, когда короткий клинок вошел в его выглаженный форменный китель. Хоуп вытащил меч, и Ритингорм слабо схватился за его плечо, надувая щеки. Сержант отпихнул его, снова поднял меч и рубанул Ритингорма по черепу. Брызнула кровь. Его всегда удивляло, как много в человеке крови.
Несколько мгновений Хоуп смотрел на труп капитана и моргал. Он чувствовал необычайную легкость в голове. Да и во всем теле, если на то пошло. Словно с его плеч свалился тяжело нагруженный мешок.