– Все никак не могу разжиться подушкой, – пробормотала она.
Вопросы
– Эй, там! – во весь голос заорала Вик. – Вы меня слышите?
Кажется, с тех пор, как Народная Армия вошла в Адую, она не делала ничего другого, только кричала. Ее глотка была уже сорвана до хрипоты. В новом Союзе ничего нельзя было добиться, говоря тихо.
Из-за чудовищных, усеянных заклепками дверей в высоченной, усеянной по верху остриями стене этого банка-крепости донесся слабый отклик:
– Я вас слышу.
– Я инквизитор… – она скрипнула зубами, – то есть главный инспектор Тойфель! У меня ордер, подписанный комиссаром Пайком, на обыск всех филиалов банкирского дома «Валинт и Балк».
Она высоко подняла документ, хотя будь она проклята, если понимала, как они смогут отличить, подлинный он или фальшивка. Все теперь должно было быть напечатано, при том что все хорошие печатные станки разломали, когда брали Агрионт, так что ордер был весь в серых пятнах, печать расплывалась кляксой, а подпись была размазана.
– И нам было бы гораздо проще разговаривать, если бы вы открыли мне дверь!
На последнем слове ее голос окончательно сорвался.
– Я не уполномочен это делать, инспектор.
Перед банком начала собираться толпа любопытных. В эти дни толпы возникали по малейшему поводу. Ризинау настаивал, что так и надо. «Необходимо поддерживать диалог с народом»… «Нужно политизировать массы»… Ризинау много чего говорил, но, по крайней мере, для Вик ничто из сказанного им не имело большого смысла. На ее вкус, массы и без того были слишком политизированы.
– А кто уполномочен? – рявкнула она. Этот вопрос в новом Союзе задавали то и дело.
Ей пришлось напрячься, чтобы расслышать ответ:
– Управляющий…
– И где же он?
Пауза.
– Его здесь нет.
У Вик лопнуло терпение. В последнее время она вообще была гораздо менее терпеливой, чем прежде.
– Тащите сюда пушку! – гаркнула она.
Среди наблюдающих пронесся возбужденный шепоток, когда практики собрались вокруг повозки. Теперь их называли констеблями, но на их лицах до сих пор была видна граница загара там, где прежде были маски. Вик уперла руки в бедра и принялась нетерпеливо постукивать пальцем, глядя, как они с натугой подталкивают колеса, брызжа слюной сквозь стиснутые зубы. Когда она не кричала, то нетерпеливо постукивала пальцем. Пушка еле ползла по неровному булыжнику.
Огарок наблюдал за происходящим, дуя в сложенные лодочкой ладони со своим обычным виновато-покорным видом.
– Так что, мы больше не инквизиция?
Вик была чертовски рада, что он остался жив, но ничем этого не показывала. Вместо этого она буркнула, как всегда, нетерпеливо:
– Комиссар Пайк решил, что это название может вызвать нежелательные ассоциации.
– В смысле, с шестью веками пыток, ссылок и повешений?
– Вот именно. Однако кто-то по-прежнему должен держать народ в узде. – Один из констеблей поскользнулся и упал, и повозка тут же откатилась назад. – Даже если эту узду приходится связывать из обрывков.
– Конечно, кто лучше справится с работой, чем те, кто уже выполнял ее прежде?
– Нас можно обвинить в чем угодно, только не в недостатке соответствующего опыта.
– То есть… это те же люди, делающие то же самое, только под другим именем?
– Возможно, ты ухватил суть Великой Перемены лучше, чем председатель Ризинау в десятке сотен речей. Добро пожаловать в обновленный Союз с его Народным инспекторатом, базирующимся в Доме Истины – это в Агрионте, такое большое здание с маленькими окошками, если ты не понял.
– Так что, там больше не задают вопросов?
– О, задают, и еще как.
– Но… вежливо?
– Очень сомневаюсь.
– Может быть, теперь для них стало важнее выяснить истину?
– Время покажет. – Хотя насчет этого у Вик тоже были большие сомнения.
– Я слышал, что Народная Армия выпустила всех заключенных.
– Кое-кого из которых мне стоило большого труда туда засадить. Большинство даже не были ломателями – воры, контрабандисты, множество убийц и один идиот, который любил устраивать пожары. Это если не вспоминать о Молодом Льве и его соратниках-заговорщиках… Братья, вы все свободны! Кстати, твою сестру ведь тоже выпустили?
– Да.
– Хорошо.
Вик тут же пожалела, что сказала это. Новый там Союз или старый, а позволять себе выражать свои чувства – все равно что указывать на дыру в своей броне. Почти приглашение ткнуть туда ножом. Она нахмурилась, искоса поглядывая на Огарка. Теперь, когда его сестру выпустили, у него не оставалось причин работать с ней. И еще меньше – быть ей верным.
– Ты, однако, все еще здесь, как я погляжу.