— Мадам, да сядьте же вы, наконец, — не выдержал мужчина сзади нас, и бабушке пришлось, негодуя, уступить. Однако второе отделение потеряло для нее всякий интерес. Не переставая вытягивать шею, она бормотала под нос самые грязные ругательства, но, перенесенные в другой мир, мы ничего не замечали. Для нас не существовало ничего, кроме Фреда и Адели.
Из-за давки в фойе, где нам пришлось целую вечность ожидать пальто, мы потеряли их из виду; да и сами мы под впечатлением музыки и танцев были словно в трансе. Выбравшись наконец на улицу, мы увидели отца и его барышню, проплывающих мимо нас в такси. Бабушка беспомощно затрясла им вслед зонтиком.
— Будьте вы прокляты, — воскликнула она, — будьте вы прокляты во веки веков.
По лицу ее было видно, что она желает им этого отнюдь не фигурально.
Теперь, когда чары спектакля рассеялись, мы могли задуматься над ее словами.
— Бабушка, — попросила Нора, — расскажи нам поподробнее про отцов.
По дороге домой, сидя на верхнем этаже трамвая, она много чего нам порассказала. Нудистка, вегетарианка, пацифистка — что можно было ожидать от ее сексуального просвещения?! Ее рассказы про член, как он меняет форму и т. п., и объяснения, для чего он нужен, не укладывались у нас в головах. Она все это сочинила и насмехается, думали мы. Слыханное ли дело, чтобы мы появились на свет только потому, что мужчина, которого мы в глаза не видели, когда-то давно делал это с неведомой нам девушкой! Но зато мы знали наверняка, что бабушка нас крепко любит и что у нас есть самый лучший в мире дядя. Хотя Наша умудренная жизнью Син считала Перри нашим отцом.
Но что-то зародилось в нас в тот день, какое-то любопытство. Поначалу незначительное: заметив его фотографии в газете, мы каждый раз вскрикивали. Покупая новые балетные туфли в магазине Фреда в Вест-Энде, мы заворачивали на Шафтсбери-авеню и глазели на портрет на афишах спектаклей, в которых он играл. С годами любопытство переросло в желание, острую тоску. Я тайком прятала в комоде, в ящике с бельем, его фото в горностаевой мантии в роли Ричарда II, а Нора — она призналась только сегодня утром — точно так же украдкой хранила его портрет в роли принца Генри, и это было ее единственным секретом от меня. Думаю, как и многие другие девушки, мы были помешаны на нем. Он, можно сказать, был нашим первым увлечением; как выяснилось потом — и радостным, и горьким.
В общем, так мы впервые увидели отца. И Фреда Астера. И впервые уплатили пенни — то есть сходили в общественный туалет. Отделанный белой плиткой, на площади Пикадилли, где маленькая старушка в передничке брала у вас пенни и опускала в замок, чтобы вы не испачкали руки. Дети хорошо запоминают такие вещи. Это был просто замечательный день, и его сюрпризам не было конца.
Когда мы пришли домой, торт уже перекочевал из кладовки на кухонный стол, и к тому же в наше отсутствие прибыла посылка, занимающая теперь полкухни. Наша Син указала на ярлык: “Моим милым девочкам”.
— Он не забыл, — заявила она, довольная за нас и за торжество справедливости, — что, несмотря на свои скитания, Перри не забыл отцовских обязанностей. Знала бы она!
В посылке был игрушечный театр. Старинный, изумительный, настоящее чудо — он отыскал его в Венеции. По центру позолоченной авансцены разместились рядышком две маски — комическая и трагическая; у одной уголки рта повернуты вверх, у другой — книзу, верховные духи, как и в реальной жизни. Ведь жизнь — это театр, верно?
Задники с деревьями, цветами и фонтанами, звездная ночь, голубые облака, карнавал, спальня, пиршество, и крошечные мужчины и женщины на металлических прутьях — Арлекин, Коломбина, Панталоне — все старые знакомцы. Игрушка для принцесс, освобождая ее от стружек, мы испытывали подобие священного экстаза; до той минуты мы и не подозревали, что всегда мечтали именно о ней.
Мы обращались со своим игрушечным театром чрезвычайно бережно. Вымыв руки и надев лучшие платья, словно исполняя церковный обряд, мы доставали его только по воскресеньям после обеда и никогда больше. Я все глаза выплакала, когда нам пришлось с ним расстаться. Мы продали его на “Сотбис”, когда Бренда влипла в свою историю. Не поверите, сколько мы за него получили. С лихвой хватило Тиффани на подгузники, пока она не научилась писать в горшок.
Бабушка зажгла свечи на торте. — Загадайте желание и дуйте, — велела она. Нетрудно представить, что загадали заразившиеся театром девчонки.
Мы закрыли глаза и очутились по другую сторону занавеса, под нарисованной луной и навсегда застывшими, подмалеванными облаками, где все существует лишь в двух измерениях. Нора взглянула на меня, я — на нее; оборки, блестки, ажурные чулки, туфли на шпильке и украшенные перьями прически. Расплывшись в улыбке, мы подняли правую ногу и... еще секунда, и вступит оркестр.