Ибо если Мельхиор Хазард выступал в заглавной роли Вильяма Шекспира, то кто же задумал, написал, спланировал и запустил спектакль?
Кто же как не Перигрин Хазард.
Итак, нынче они работали вместе.
“Что же вы хотите, Уилл?” Потрясающий новый шлягер!
Они наконец работали вместе и преуспели.
Нам было восемнадцать, волосы — как лакированные, ноги — до ушей. В пародии на “Гамлета” мы в костюмах посыльных дискутировали с пакетом в руках, распевая в унисон: “А может, стоит сбыть нам этот тюк? Вот в чем вопрос. Так сбыть или не сбыть?” Потом — в роли сестричек-ведьм с традиционными обшитыми кистями меховыми сумками у пояса; выскочив в сцене, пародирующей пир, из огромного телячьего рубца с потрохами, мы исполняли шотландскую удалую; в укороченных тогах возглавляли кордебалет — в сцене “Римские скандалы”{70}. Наряженная в мужской костюм пятнадцатого века, я пела бессловесно протестующей на балконе Норе арию “Где ты, милая, блуждаешь?” — в завершение чего она выливала на меня ведро воды; честно говоря, у меня никогда не было хорошего голоса, но господин Пианист был влюблен в меня до безумия. Мы отбивали традиционный танец с колокольчиками на щиколотках, потом пели “Жил-был милок с подружкой” в унисон и на два голоса (“Хей, нонни, черт возьми!”) и в качестве эффектного завершения первой части спектакля исполняли лихую версию египетского танца на палубе огромной позолоченной баржи, проплывающей с одного конца сцены до другого.
У нас были роскошнейшие наряды, никаких подделок, никакой экономии — настоящий шелк, атлас, настоящие страусовые перья и килограммы блесток. В шоу-бизнесе ужасно много уходит на блестящее оформление. Даже сценические задники были потрясающими. Для “Клеопатры” сняли копию с фрески в Британском музее. Для “Макбета” — позаимствовали картину Джона Мартина{71}. В финале в роли доброй королевы Бесс{72} появлялась леди А. Ей не нужно было ничего делать, просто стоять на месте, и это хорошо, потому что с танцами и пением у нее было не очень, но стояла она величаво, в рыжем парике и скопированном с миниатюры в музее Виктории и Альберта наряде — юбка с фижмами размером с Альберт-холл и намотанная вокруг шеи тонна искусственного жемчуга. Две маленькие дочки в чулках и камзолах очень трогательно дебютировали в роли пажей.
Саскии и Имоген тогда было, э-э, шесть или семь, и мы всем сердцем ненавидели друг друга, особенно я и Саския. Эта большеглазая кошечка с рыжими кудрями обожала ставить мне подножку, цеплять мои колготки за гвоздь, была сущим дьяволенком, и, если бы она появлялась в сцене в Александрии, я столкнула бы ее с баржи и хладнокровно утопила.
Либо рынки к тому времени оправились, либо мы здорово развлекались на фоне всеобщего бедствия, “пока Рим горел”, но у нас появились расходные счета в “Хэрродсе”, открытые господами, не желающими, чтобы об этом стало известно их женам. Целыми днями посыльные доставляли на Бард-роуд наши покупки — шелковое белье, кашемировые свитера, огромное количество шелковых чулок — нам всегда не хватало чулок. Мы теперь и не думали штопать чулки; с появлением первой дыры мы передавали их хористкам и покупали себе новые.
Бабушка поедала содержимое ежедневно доставляемых украшенных лентами корзин с экзотическими фруктами, но из-за цветов у нас разгорались баталии.
Она прочитала об этом в книжке. Я и по сей день уверена, что она упорствовала, только чтобы досадить нам, но из той книжки она вбила себе в голову, что цветы чувствуют боль. Что, когда цветок срезают, он издает мучительный стон — слышный, к счастью, только другим цветам, но бабушка утверждала, что ее тонкий слух улавливает эхо смертельного ужаса, что у нее начинаются жуткие спазмы, настоящая пытка, длящаяся, пока цветочек не замирает в трупном окоченении. После этого, приближаясь к цветочному магазину, она всегда переходила на другую сторону дороги, чтобы не расстраиваться или, не дай бог, не повредить барабанные перепонки. С учетом необходимости обходить мясные лавки и заведения меховщиков, прогулка с бабушкой превращалась в сплошное лавирование, как прогулка по минному полю.
Но мальчишки на велосипедах продолжали ежечасно доставлять цветы. Розы, гвоздики, туберозы, лилии, орхидеи, смешанные букеты, цветы, о которых я раньше и не слыхивала, цветы, словно тронутые тлением, цветы непристойного вида. Бабушка встречала посыльных с вытянутым лицом и причитала над нашими ботаническими подношениями.
— Проволокой прямо сквозь сердцевину, бедняжки мои... какое преступление!
Она уносила их на задний двор и, не переставая скорбно завывать, складывала в компостную кучу. Что до ювелирных украшений, то их мы от нее скрывали, боясь, что ей может взбрести в голову заставить нас вернуть их обратно. Иногда в своем юном легкомысленном тщеславии мы думали, что старая карга просто нам завидует.