Заметив наше приближение, Саския надула губки, вывернулась из его объятий и, отряхиваясь, как мокрая собака, дала деру. Перри помрачнел; он мог превратить ее в кролика, но не мог добиться ее любви. Потом он увидел нас и воспрял духом; схватил и по очереди закружил в воздухе, как делал, когда мы были в возрасте Саскии, — она, очевидно, никогда ему этого не позволяла. Я видела, как она злобно пялилась на нас издалека.
Подхватив Перри под руки с двух сторон, мы появились в Главном зале в полном блеске. Вокруг перешептывались любопытные: “Глядите, Сестры Шанс, приносящие счастье. Знаете, на самом деле они — Перигриновы дочки”. Все в это верили. Только самые близкие знали, что это не так.
Леди А. в парике и костюме Глорианы{73} и Мельхиор в роли... — да, да, вы угадали! — встречали пеструю толпу гостей, каждый из которых был наряжен во что-нибудь шекспировское. Все по очереди получали поцелуй и рукопожатие. Не избежали этого и мы; получив, как и все, свой поцелуй и рукопожатие, мы прихватили по бокалу шипучки и протопали в Главный зал, где у белого рояля уже пристроился мой кавалер в шутовском колпаке с бубенчиками; окружен он был блестящими модницами, украшающими бюстами крышку “Бехштейна”, и наигрывал попурри из популярных мелодий.
В занимающем полстены камине жарко горели поленья, небо за витражными окнами было цвета бристольского стекла{74}, на буфетной стойке — ей-богу, не вру — красовался фаршированный лебедь. Официант отрезал мне кусочек, я чуть не подавилась. Нора, заметила я, уже с головой погрузилась в беседу с наряженным непонятно кем маленьким лысым толстячком в сапогах и бриджах для верховой езды, в разговоре он неустанно чертил в воздухе большие круги зажженной сигарой.
— Что-то лебедь мне не по вкусу, — повернулась я к официанту, — слишком много перьев. У вас не найдется чего-нибудь поаппетитнее?
Он поднял глаза от стойки. Те самые глаза. Мое сердце заколотилось.
— Вот мы и встретились опять, — чуть не разревевшись от радости, заикаясь, пробормотала я.
— Времена нынче нелегкие, — сказал он. — Теноров больше, чем арий.
Он подрабатывал официантом. Мы глаз не могли оторвать друг от друга. За моей спиной голос сестры пел песню и, о радость, она выбрала одну из моих партий:
“Полно медлить, счастье хрупко, поцелуй меня...” — Нора, — сказал он мне, — ...милая.
Над тушкой изувеченного лебедя мы потянулись друг к другу. Кругом толпился народ. Схоронясь за перьями, мы целовались, целовались, целовались, а потом по обоюдному молчаливому решению залезли под скатерть и на четвереньках прокрались под столом вдоль всей буфетной стойки. Большая белая скатерть свисала до пола с обеих сторон, мы неслись, словно по больничному коридору. Я выбросила из головы полночное свидание с телячьим рубцом; мне попалась дичь поважнее. Когда мы вылезли на другом конце, Нора танцевала с лысым толстячком; свою сигару он, видимо, куда-то пристроил и теперь уткнулся носом ей в шею, а его рука, не занятая поглаживанием голой спины, отбивала такт на ее заднице.
Мы с моим пареньком держались за руки. Взбежав по черной дубовой лестнице — все кругом было черно-белым, лунный свет, тени, снег, — мы неслись мимо резных лавровых венков, груд фруктов и большегрудых красавиц с гирляндами на головах, пока не нашли то, что искали: хозяйскую спальню, легко узнаваемую по отцовскому талисману — картонной короне старика Ранулфа из “Короля Лира”, которая хранилась под стеклом на каминной полке.
Здесь тоже тлели поленья в камине, покрывало было откинуто, легкий сквозняк из трубы едва шевелил короткие, плотные занавеси полога, так что, когда мы опустились на кровать, Самсон и Далила, Юдифь и Олоферн и все вышитые мужчины и женщины слегка задвигались, словно старые любовники приветствовали новую, торопящуюся возобновить прерванное знакомство пару.
Я отклеила фальшивые ресницы, стащила у леди А. кусок ваты и стерла косметику. В ту ночь я хотела быть самой собой, чем бы это ни обернулось.
— Я крашу волосы, — сказала я.
— Я знаю, — ответил он.
У нас в семье принято платить за любовь жизнью. Моя бабушка сделала это; и моя мать. И в ту ночь, единственный раз в моей жизни, мне казалось, что цена не слишком велика. Он не торопил меня, а я не торопила его. За то время, что мы не виделись, у него вокруг сосков вырос небольшой венчик золотистых волос, заметить которые можно было только хорошенько присмотревшись.