Сквозь занавески мы следили, как он, наконец, тронулся и растворился в сумерках. Вернувшись в отель, он уложил чемоданы. Отменил лекцию в Королевском обществе и, верный своему слову, той же ночью уехал в Саутгемптон. После несчастного случая с леди А. мы искали его через полицию. Даже звонили в Интерпол. Никто не сумел его найти. Он путешествовал инкогнито, растворился.
Вот так-то.
В пустом холле на 49, Бард-роуд наши шаги отдавались гулко и безутешно. “Пусто, — шептало эхо. — Пусто”.
— Все-таки им надо было сойтись, — сказала Нора, — несмотря ни на что.
— Она мне как-то сказала, что за таких, как он, замуж не выходят.
— Да я не про леди А. Я — про него и бабушку.
Нора сообразила захватить с собой бутылку виски, и хотя я не очень уважаю это пойло, выбирать не приходилось. Мы включили электрокамин, приняли по паре стаканчиков, завели граммофон и, завернув к стене ковер, раскопали старых любимцев — Джесси, Бинни, “Увидимся опять”, но мы и не думали тогда, что никогда его больше не увидим; поцарапанные и заигранные пластинки с песнями про огни в порту и расставанья оказались, увы — ах, если б мы знали, — на редкость пророческими; ”детские“ песенки, как ”Ты моя ли или чья ты, детка“ и, наконец, в самом низу, под грудой остальных — самую первую, привезенную им много лет назад, под которую мы впервые поняли, какое это счастье — петь и танцевать, “Ах, как я тебя люблю, бэби”.
Громко играла музыка, мы, слегка захмелев, пели и танцевали, но вдруг раздалось резкое дребезжанье телефона, звонила Старая Няня — именно тогда и случилось то, из-за чего леди А., потеряв способность передвигаться на своих двоих, попала к нам в переднюю комнату нижнего этажа. Как сообщила Старая Няня, леди А. скатилась по тем самым не покрытым ковром полированным деревянным ступеням, о которых мы так часто ее предупреждали, приземлилась задом на каменную плиту в холле и то ли вывихнула, то ли свернула что-то в позвоночнике, да так, что больше уже не смогла ходить; но тогда мы про это еще не знали, а только поняли со слов Старой Няни, что леди А. грохнулась и Старая Няня не знала, что делать.
— Вы скорую-то вызывали?
Слава богу, хоть на это у нее ума хватило.
— А где Саския и Имоген?
Трубка буквально взорвалась, мне пришлось отодвинуть ее подальше от уха, я ничего не могла разобрать из ее гневной тирады. Когда же до меня, наконец, дошло, что случилось, я не могла поверить собственным ушам, потому что они, оказывается, дали деру.
Похоже было, что Мельхиор отчалил вскоре после нас, оставив их переваривать новости, и леди А. ушла прилечь в полной моральной прострации. Сгорбившись над раковиной, Старая Няня мыла посуду, как вдруг в комнате наверху раздались громкие голоса, а вслед за ними — жуткий удар, стук, падение! Вытирая на ходу руки, она бросилась из кухни и обнаружила у подножия лестницы стонущую леди А., распростершуюся ничком в ночной рубашке фирмы “Вийела”.
Мгновение спустя вниз по лестнице, таща рюкзаки, сумки, набитые всяким добром наволочки, сбежали барышни, бесцеремонно отпихнули Старую Няню и скрылись в ночи. Протопав в сандалиях до деревни, они постучались к пекарю, который из тупой феодальной преданности клану Линде и их отродью, не зная о случившемся в доме на Линде-корте несчастье, довез их до станции в хлебном фургоне.
Упала она сама или ее столкнули? Вот в чем вопрос. Но из сжатых губ леди А. ни разу не вырвалось ни словечка, ни намека по этому поводу. Если мы когда-либо заговаривали об этом, даже очень деликатно, у нее на лице появлялось Непередаваемое Английское Выражение, и она тактично, но непреклонно меняла тему. Но я точно знаю, что до того, как она пересчитала задом ступеньки, эти подлые девки заставили ее отписать им фермерский дом и все еще остававшиеся у нее деньги. Этого мы не могли не заметить, потому что у нее теперь не осталось даже пенни в уборную сходить, и жить ей тоже было негде.
Перигрин исчез. Я позвонила отцу, но оказалось, что он ночует у своей подруги на Гантер-гроув, так что от него помощи тоже ждать не приходилось. Леди А. лежала пластом на спине в общественной больнице, из уголка левого глаза у нее вытекла всего одна слеза — сердце разрывалось на нее смотреть.
Вот так мы получили в наследство леди А., но, ей богу, она никогда не была нам в тягость, даже когда во времена резвых подскоков “раз-два-три” нашей Брикстонской танцевальной академии стучала, бывало, в потолок серебряным набалдашником своей клюшки: