— Немедленно прекратите этот грохот!
Когда Тифф была еще малышкой, она с ней возилась. Пела ей колыбельную про лошадок, маленьких резвых пони. Не столько пела, правда, сколько мычала нараспев, но Тифф все равно засыпала. Она ее и крестиком вышивать научила, но, честно говоря, этот талант Тиффани вряд ли когда-либо пригодился.
И восторжествовали неправедные{112}. Я всегда считала, что успех Саскии зиждется на ее загривке. У нее очаровательный затылок, на котором свитая узлом копна рыжих волос угнездилась, как Курочка Ряба на яйцах, и этот интимный, эротичный затылок постоянно выставлялся напоказ, что бы она ни делала — склонялась над плитой, соблазнительно покачивая в кастрюле поварешку, или с садистским удовольствием протыкала вилкой птичье бедро. В жизни не видела ничего более непристойного, чем ее телепрограммы.
Как-то давным-давно, в самом начале ее трудов на этом поприще, мы смотрели, как она готовит тушеного в горшочке зайца. Медленными, сладострастными движениями она разрезала его на части.
“Проверьте, достаточно ли остро наточено лезвие ножа”, — шипела она, водя по острию пальцем вверх и вниз; при виде Саскии с резаком мы с Норой не могли не вспомнить, как она буянила на своем двадцать первом дне рожденья с ножом для торта в руках.
Дальше, мелко нарубив лук-шалот, чеснок и добавив специй и пинту бордо, она любовно готовила для зайца ванну из маринада и укладывала в нее бедного расчлененного зверька на полтора суток. Потом поджарила кусочки, пока они не заскворчали на раскаленной сковороде, и вновь упрятала их в печь почти на сутки. Горлышко горшка она запечатала тестом.
— Только негодные мальчишки и девчонки подглядывают в дырочку! — двусмысленно подмигнув, предупредила она.
Наконец, время пробовать! Сначала зайца наполовину сгноили, потом спалили, потом зажарили. Если есть на свете бог и он сродни заячьему семейству, то в Судный день Саския окажется по уши в дерьме.
— Божественно! — стонала она, окуная палец в соус и облизывая его.
Затем медленно водила кончиком языка по губам.
— М-м-м-м...
Пока мы смотрели этот непристойный спектакль, неожиданным появлением резкого капустного запаха заявил о себе Дух бабушки. Узрев, что Саския вытворяла с этим зайцем, мы осознали, что были неправы: есть мясо — грешно.
Спрашиваете, почему мы тогда продолжаем его потреблять? Я вам прямо отвечу. Боимся, что, питаясь одним салатом, мы в один прекрасный день превратимся в бабушку.
И вот как-то раз Саския затушила в горшочке зайца для Тристрама — тут тому и конец пришел. Она в то время жила в изящном апартаменте в Челси, время от времени пописывая в ”Харперс Базар“ (”Угорь... о этот изящный, извечный, извилистый обитатель глубин!” и т. д. и т. и.). Не один год ломая голову, как бы получше отомстить укравшей у нее отца третьей леди Хазард, она в конце концов написала малышу Тристраму, тогда еще совсем мальчишке, в Бед ель, намекая на известные ей одной семейные тайны Хазардов. Бог знает, что она там наплела и наобещала, попробуй разбери; и кто знает, зачем он в первые же каникулы появился у ее порога — из чувства долга или зудело у него в одном месте, — но факт остается фактом: она стащила с него модные брючки быстрее, чем вы скажете {113}, хотя по возрасту годилась ему в матери.
Она и была ровесницей его матери, и, решив, что месть удалась на славу, помирилась с госпожой Масленкой, они даже как-то вместе сделали рекламу кетчупа; однако старых счетов Саския никогда не забывала.
Она отомстила жене своего отца и отцу тоже. Двойняшки никогда не простили ему отказ обеспечить их содержание. Старая Няня рассказала нам, как он сообщил им эту приятную новость тогда же, после обеда в их день рожденья. Ничуть не смущаясь, он заявил, что не может обеспечивать две семьи и что теперь они уже взрослые барышни и в состоянии сами зарабатывать себе на хлеб, а он позаботится, чтобы пристроить их на хорошие места. Пока они сидели с разинутыми ртами, он заверил их: они вовсе не потеряли подругу, а наоборот, нашли новую мать; тут пошел дождь, он запрыгнул в свой “Ройс” и был таков, улизнул, прежде чем они опомнились и начали его поносить. И в этом-то, по мнению Старой Няни, и кроется главная причина последовавшего жуткого денежного скандала, в результате которого леди А. превратилась в бездомную нищую, вынужденную жить чужой милостью Каталку.
Старая Няня, естественно, все нам рассказывает. Продолжает рассказывать даже после того, как переехала к Мельхиору смотреть за маленькими Тристрамом и Гаретом. А что ей, старухе, еще оставалось делать, куда податься? У леди А. денег не осталось, чтобы ей платить, да и каково нам было бы слушать ее неодобрительное цоканье при виде бутылок из-под джина в мусорных корзинах да плавающих в туалете презервативов?