Отличные блестящие чулки и в тон — короткие узкие юбки из блестящей серебряной ткани, обтягивающие, как эластичный бинт, и выставляющие напоказ ноги. Ноги не подвели нас до самого конца. Мы, да будет вам известно, до конца шестидесятых снимались на рекламу чулок; фирма “Беар”. Конечно, нас обрезали по середине бедра, чтобы не видно было морщин. Для нашего возраста у нас все еще очень неплохие ноги. Нагруженные всякой всячиной — сережками, бусами, всевозможными побрякушками, милыми дешевыми пустяками (сто лет так не смеялись!), мы вернулись домой, а тут как раз и вода нагрелась для нашей совместной ванны. Искупавшись, мы закутались в махровые халаты, сняли кремом утреннюю косметику и начали все сначала.
Вечность ушла, но в конце концов мы добились успеха — нарисовали на нынешних лицах наши прежние. С расстояния в десять метров против света мы с первого взгляда ничем не отличались от девчонки, танцевавшей с принцем Уэльским туманным лондонским днем под доносящиеся с Беркли-сквер соловьиные трели. Обман памяти. Та девчонка была гладкая как атлас, ее помада не размазывалась по морщинам и бороздам, которых не было в те дни вокруг ее губ.
— Трагедия каждой женщины в том, — вздохнула Нора, когда мы оценивали в зеркале свои шедевры, — что, достигнув определенного возраста, она выглядит, как переодетый женщиной мужчина.
Надо вам сказать, что в свое время мы знавали очаровательных переодетых женщинами мужчин.
Она накрасила ногти мне, а я — ей. Мы слегка поспорили — стоит ли выбирать лак в тон помады, но потом остановились на серебряном — в тон ногам. Она уложила волосы мне, а я — ей. Тоже, к сожалению, серебряного цвета. Исчезнув на мгновенье в облаке духов, мы появились преображенные в намазанных без всякого чувства меры дешевых шлюх — за кого нас всегда и держали эти чертовы Хазарды, — превзошедшие самих себя.
— Э-э, — промокая губы салфеткой, чтобы снять излишки губной помады “Розовый куст”, фирма “Ланком”, пробормотала Каталка, — вам не кажется, что вы слегка переборщили?
В белом бальном платье и с ниткой жемчуга она выглядела прекрасно — не столько мисс Хэвишем, сколько Дух Прошлого Рождества{117}.
— Надо идти в ногу со временем, милочка, — заявила Нора.
— Это не для меня, — сказала Каталка. — Я нынче живу в основном прошлым. Оно меня больше устраивает.
Ее глаза благоговейно остановились на портрете Мельхиора, который по ее требованию мы привезли вместе с ней, хотя, чтобы он поместился в комнату, его пришлось срезать снизу; цветов перед ним больше не стояло, потому что мы наотрез отказались их приносить, а сама Каталка выходить не могла.
В окно забарабанил дождь. Апрельский ливень. Двадцать третье апреля. Да! Такая судьба была уготовлена Мельхиору с самого рождения, ему на роду было написано носить картонную корону. Не зря же он появился на свет в день рождения Шекспира?
Мы, естественно, тоже. Но в день нашего рождения вся детвора на Бард-роуд распевала оду Чарли Чаплину, а бабушка, поднеся нас к окну, показала нам пляску белья на весеннем ветру в Ламберте. В этом-то и разница. Мы были обречены петь и танцевать.
Мы привели в порядок Каталкины ногти — только маникюр и полировка: хотя она никогда и не говорила, я знаю, лак для нее — признак дурного тона. Попрыскали на нее “Арпеж”. Телефон больше не звонил. Сколько я ни бросала на него взгляды, он так и не зазвонил. И Бренда не заехала.
Часть пятая
Мы пересекли реку. Подобно мечу, река отсекает Брикстон от процветания. Иногда я задумываюсь, за что ее величают “матушкой Темзой”{118}.
Вот и улица, где живут Хазарды, — что за суматоха! Кортеж фургонов, лампы на стойках слепят глаза, под ногами путаются провода, и целая толпа телевизионщиков — сбившиеся в кучки лысые очкастые дядьки в куртках, снующие с блокнотами девицы в джинсах и вдобавок — толпа переминающихся на тротуаре зевак, поклонников и любопытных.
Дом у Хазардов на редкость внушительный, пару раз мы прогуливались мимо, просто чтоб взглянуть на него... “Запертая любовь”{119}, голубок. Оштукатуренный, с колоннами и портиком, с выдающимся фасадом и ведущими к двери каменными ступенями, по которым мы столько раз мечтали подняться и сегодня поднимемся по праву — вот только найдем прислугу покрепче, чтобы затащить наверх Каталку.
Но при виде телевизионных камер Каталка заартачилась. Забившись в дальний угол такси — нам пришлось заказать черный кэб, в обычную машину ее было не засунуть, — она стонала, обливаясь слезами. Чтобы по телевизору в девятичасовых новостях на всю страну показали, как ее перетаскивают, словно мешок из прачечной! Какое унижение! Чтобы все узрели печальный закат первой красавицы своего времени! Она продолжала причитать, но, к счастью, у Норы в золоченой сетчатой сумочке оказалась белая шифоновая шаль, которую она прихватила, чтобы закутать бедняжке плечи, если той станет зябко к концу банкета. Она набросила ее Каталке на голову, и та мгновенно замолкла. Я помахала проходящему мимо разряженному щеголю в чулках и камзоле.