— Все равно не понимаю, как можно — превращать в гостиницу храм искусства, — упрямо сказал Дед. — Я, кажется, не смогу спать на этом диване. Я буду над ним парить, а то вдруг что-нибудь сломается.
— Оно и так все ломается, от старости. Вот музей заработает денежек и сделает ремонт. По-моему, это нормально, — добавила Маша.
Дед осуждающе покачал головой, но спорить не стал.
— А на кого ты охотилась с огнетушителем?
— Оборонялась, — поправила Маша. — Есть тут два брата-аристократа. Один просто хам, а второй такой странный горец, как в кино.
— Бессмертный? — улыбнулся Дед.
— Дикий. Хаджи Мурат из девятнадцатого века. Я вроде с ним поладила, а сначала, не поверишь, он зарезать меня хотел! Смыть оскорбление кровью.
— А что ты ему сделала?
— Взяла на прием, потом свиньей обозвала, — Маша хмыкнула. — Если бы меня каждый раз резали за это, на мне бы живого места не осталось.
— Ты поосторожнее. Из-за таких вещей начинались войны, — предупредил Дед. — Мы, русские, живем между Востоком и Западом, у нас в крови терпимость к чужим обычаям. А для кого-то обычаи предков — как восход солнца: всегда были и должны всегда быть. В Иране разрешили женщинам снять чадру, стали учить их грамоте. А в ответ — исламская революция, все вернули назад.
— Что же мне теперь, в чадре ходить? — фыркнула Маша.
— Нет, просто держись подальше от этого парня.
— Дед, мне его жалко, — вступилась за Ваху Маша. — Мама у него погибла в войну, а еще он рассказывал ребятам про мины. Я вот ничего не знаю про мины, а он у себя в горах мог наступить и подорваться. Ничего хорошего не видел. Как потерявшийся щенок: приласкаешь — плачет.
— Это в каком смысле приласкаешь?! — насупился Дед.
— В том самом: как щенка. Я не влюбилась, Дед. Он слишком чужой, чтобы влюбиться. Но если он скажет: «Пойдем, поговорим», а не смогу сказать: «Вас здесь не стояло».
— Смотри, не заигрывайся, — сказал Дед. — Как его зовут?
— Сейран, а по-домашнему Ваха.
— Странно.
Маша пожала плечами:
— Имена как имена.
— Да нет. По-моему, это разных народов имена. Сейран-Ваха — это как Маша-Зейнаб. Он откуда?
— Из Азербайджана. Дед, оставим эту тему, — попросила Маша. — Ты ищешь, к чему придраться, потому что меня ревнуешь.
— Ладно, оставим, — согласился Дед. — Кстати, извини, что я у тебя накурил. Мне сказали, что ты у мамы в санатории, вот я и позволил себе. Зря ты там торчишь. У мамы с Михалычем и так непростой период. Чем люди старше, тем труднее им сойтись.
Маша задохнулась от обиды. У них непростой период, а у нее что, легкий? А главное, она заходила к ним в номер всего два раза — это называется «торчишь»?!
— Да кто тебе сказал?!
— Компетентный источник. Ты, наверное, и в лицо не помнишь, кто убирается у тебя в номере, а горничные наблюдают жизнь постояльцев, как мексиканский сериал.
— Да нет, помню. — Маша представила, как этот «компетентный источник» ябедничает на нее, торопясь и захлебываясь от счастья, что разговаривает с генералом. — Дед, на самом деле я каталась на лыжах, а горничная не знала. Она только посмотрела: ага, в моем номере никого нет, — и подумала, что я у родителей. Ошибочная оценка информации.
— Красиво говоришь, — улыбнулся Дед. — Я заметил, что слово «информация» обожают авторы детективов. И еще «фигурант» и «профессионал». «За расследование взялись профессионалы, и через двадцать две секунды на столе у генерала лежала вся информация на фигурантов по этому делу».
— Ты бы свои мемуары так гладко писал. А то наобещал Президенту! — огрызнулась Маша. Она тоже любила слова «фигурант» и «профессионал».
— Он уже все забыл, — отмахнулся Дед. Ему просто не хотелось писать эти мемуары.
— Я ведь могу позвонить и спросить, — пригрозила Маша.
Когда Дед вернулся из Америки, отсидев там двадцать лет в тюрьме, его принимал в Кремле сам Президент. За пять минут разговора он понял характер старого разведчика и, зная, что Дед никогда ничего для себя не попросит, дал свою визитную карточку Маше. С тех пор у них в доме бытовала Ужасная Страшилка Для Генерала: «Президенту позвоню». Если Деду, к примеру, не хотелось ложиться в госпиталь на обследование, достаточно было взять президентскую визитку и с серьезным видом сесть к телефону. Тогда Дед сдавался и ехал в госпиталь как миленький.
— Ладно, ладно, — замахал руками Дед. — Я, наверное, здесь и поработаю. Хочешь, начну прямо сейчас?
— Договорились, — поймала его на слове Маша. — До обеда чтоб написал две страницы… А ты почему в форме? Прямо со службы заехал?
— Да. Я еще с утра не собирался к тебе. Поехал в Академию как обычно, штатской одежды не взял. Потом думаю: «Надо Муху навестить». Предчувствие, что ли… Ты как здесь? — спросил Дед.
— Правильное у тебя предчувствие, — вздохнула Маша и, приложив палец к губам, показала на пожарный датчик под потолком.
Дед показал на ухо: «Я правильно тебя понял?».
«Правильно», — кивком подтвердила Маша. Взяла пилку для ногтей, влезла на стол… «Жучок» исчез! Раньше он темнел в щелях защитной корзиночки, а теперь там была пустота. Маша потыкала в щели пилкой, но «жучок» от этого не появился.
— Я сама видела. Я держала его в руках! — вздохнула она и начала рассказывать по порядку: о просьбе Андровского, о злоумышленнике в маске поросенка, который оказался боем, о том, как решила ничего не говорить Андровскому до самого отъезда, но зам по безопасности, видно, сам одумался и снял прослушку…
Дед слушал, вертя в руках алюминиевый пенальчик с новой сигарой. Потом сунул пенальчик в карман и жестом остановил Машины рассуждения на тему «Какой параноик этот Андровский».
— Знаешь, в чем беда симпатичных девчонок? Они уверены, что все радости и все пакости делаются исключительно для них.
— А для кого ж еще? Я одна в этой комнате! — удивилась Маша и вдруг все поняла: — Он подслушивал Амирова!
Глава IX ОБЕД ДЖЕЙМСА БОНДА
Хотя в ресторане «Райских кущ» хватало знаменитостей, Маша заметила, что многие смотрят на их столик. А все потому, что наш народ любит генералов необъяснимой любовью. Большинство собравшихся платило своей прислуге больше, чем государство генералам, и все равно Дедовы погоны и штаны с лампасами вызывали в публике вибрацию. Мужчины втягивали животы, женщины вызывающе смеялись и, сверкая перстнями, поправляли прически.
На маму с Михалычем глазели меньше, чем в первый день. Только одна телеведущая, недавно приехавшая с лупоглазым молодым человеком по имени Дима, громко удивилась:
— А Костя все еще носится со своей провинциалочкой?!
При этом она делала вид, что говорит исключительно для Димы, просто голоса не рассчитала.
Маша возмутилась. Это кто тут провинциалочка?! Сама из Питера! Чтобы поставить выскочку на место, она спросила, какие рестораны маме нравились в Стокгольме. Мама, разумеется, поняла, зачем был задан вопрос, но решила не ввязываться в бой и промолчала.
— Расскажи, Маргоша, это правда интересно, — неожиданно поддержал Машу Михалыч. — Я в Стокгольме был всего два дня, ничего толком не видел.
— А мы там долго жили. Потом ЦРУ наехало и пришлось бежать, — выложила Маша. Краем глаза она видела, что выскочка перестала улыбаться своему Диме и слушает в оба уха.
— Положим, тебя тогда еще не было, — заметила мама.
— Как же не было? Была, только не родилась еще. Неродившиеся дети все помнят — в подсознании, конечно.