«Ну, обокрали, — засыпая, думала Маша. — Чего суетиться? Они убежали уже».
Мысль была как будто чужая. И голова чужая, набитая серой ватой. И все вокруг не взаправдашнее. Не могут четверо обворованных людей так беззаботно спать!
Маша встрепенулась.
Сварливый миллионер сопел, как младенец, мокрый и счастливый. Вадик хлюпал расквашенным носом — не болит у него, что ли? Дед, разведчик, и то спал!
Звенели ложечки в стаканах. Три пустых, один почти нетронутый — ее, Машин. Чай показался ей приторным: проводник положил в него куска четыре сахара. Она только попробовала и не стала пить. И проснулась, когда в купе шарили воры. А другие не проснулись. Нет, Вадик смог проснуться, даже погнался за ворами — ему что, он здоровенный, как лошадь… Проводник!
Маша встала и босиком вышла в коридор. Свет опять горел, и это подтверждало ее подозрения. Пока в купе шарили воры, света не было. Воры спрыгнули с поезда — свет включился. А кто включает и выключает свет? Проводник. У кого ключ-трехгранка, чтобы отпереть и запереть любую дверь в вагоне? У проводника. Который сыплет в чай много сахара. Так много, что вкуса не разберешь.
На полу блестели подсыхающие капли: квас из (порвавшейся бутылки пометил воров. Квасная дорожка вела вправо — туда и Вадик бегал. А вот кровь, гго он возвращался с расквашенным носом. Купе проводника тоже справа.
Маша пошла по квасной дорожке от капли к капле. Ага, еще одна улика: на двери в купе проводника потек бурой пены. Дальше дорожка разделилась. Проводник вошел к себе, оставив этот потек на двери и несколько капель на полу, а остальные воры побежали дальше, в тамбур. И дали Вадику по носу: вон, целая лужица крови.
Маша приложила ухо к двери. Из купе проводника слышался плеск — застирывает одежду. У него же там раковина, чтобы мыть стаканы. Хорошо бы порваться и сцапать его с поличным: «Откуда на вас мой квас?» Но дверь наверняка заперта, да и страшно соваться к преступнику, когда, может быть, весь нагон опоен снотворным чаем.
Плеск прекратился. Маша отшатнулась от двери и сделала плаксивое лицо. Если проводник выйдет, убежать не успеешь, надо прикинуться дурочкой: «Дяденька, помогите, нас обокрали!»
Но проводник не вышел. В его купе было тихо. На двери, внизу, Маша увидела два зарешеченных оконца размером с ладонь. Для вентиляции, наверное. Она огляделась — никого. Если лечь на пол, можно заглянуть в купе через решетку.
Пол был затоптанный, а сарафан — единственный. Маша подумала, что проводник от нее никуда не уйдет. Надо хоть газету подстелить. У Деда была газета. Она повернулась, чтобы идти.
Пол вывернулся из-под ног, встал дыбом и ударил Машу в лицо. Сверху на нее рухнуло что-то тяжелое и твердое. Больнее всего досталось по затылку. В голове звенело, уши были заложены, как будто в них попала вода.
Маша смутно расслышала топот. Тяжелое-твердое навалилось еще сильнее, кто-то крикнул:
— Стой! Здесь человек!
И сразу стало легко. Тяжелое-твердое сняли, Машу посадили на откидной стульчик. Ее теребили, ощупывали, спрашивали:
— Жива?
— Где болит?
— Голова не кружится?
— Ты говорить можешь?!
— У девочки шок, она ничего не понимает! — повторяла какая-то женщина. Ее пестрый подол мелькал у Маши перед глазами.
Маша хотела сказать, что все понимает, просто ей не дают рта раскрыть, нельзя же спрашивать человека обо всем сразу. И вдруг все замолчали. Пестрый подол отступил в сторону, и Маша увидела на полу выломанную дверь купе. В дверном проеме стоял проводник. Лицо у него было залито кровью, руки по локоть алые, глянцевые, как будто окунутые в краску. Проводник шагнул в коридор, упал, и больше Маша ничего не помнила.
Глава IV
ОДНА
Вагон сильно болтало, и Маша елозила щекой по чему-то жесткому и шершавому. Она открыла глаза и увидела в дверном зеркале, что лежит головой на коленях у женщины в незнакомой синей форме. (Железнодорожница? Нет, у них форма серая.) Женщина была очень молода и, наверное, для солидности зачесывала волосы в старушечий пучок и хмурила брови.
— Ахмед Рашидович, я уважаю ваш жизненный опыт, но все же следователь — не вы, а я. Мне нужны факты, а не ваши рассуждения, — холодным го-юсом говорила она.
За окном брезжил серенький рассвет. Темирханов забился в свой угол, и вид у него был оскорбленный. Маша поняла, что идет допрос. Деда и Вадика выпроводили из купе, а ее пожалели будить и оста-мили.
Вчерашний глоток снотворного чая еще действовал. Голова была тяжелая, острые коленки следователя казались удобными. Маша прикрыла глаза и стала подглядывать сквозь ресницы.
— Вы уже десять минут клянетесь, что хотите помочь следствию, а сами уходите от моих вопросов, — продолжала женщина.
Миллионер всплеснул пухлыми ручками:
— Что вы, Настенька!
— Анастасия Ивановна.
— Извините, Анастасия Ивановна. Вы так юны, так свежи, что хочется называть вас Настенькой!
Маша подумала, что на такой комплимент можно и обидеться. Но следователь Настенька только усмехнулась:
— Еще минуту вы у меня отняли. Чувствую, придется вызвать вас на отдельный допрос, чтобы обсудить мою свежесть и заодно ваши уловки.
— Нет, нет, я хочу помочь следствию! — горячо воскликнул Темирханов. — Только поэтому я и разговариваю с вами без адвоката. Меня пугает ваша, извините, бредовая версия. Вот я и спешу оправдаться, а то вы такого понапишете, что мне потом вовек не расхлебать!
— Почему же бредовая? — возразила Настенька. — Во всем вагоне был один кейс — ваш, и он пропал. Потом в купе у проводника что-то взрывается, и мы находим сильно поврежденный кейс. По-моему, ясно: кейс был заминирован. Ваш кейс, потому что другого никто ни у кого не видел.
— Ошибаетесь, Анастасия Ивановна, — кротким голосом заметил Темирханов. — У меня свидетели: полковник Алентьев и его внучка. При них я высыпал на пол все, что лежало в кейсе. Думаете, полковник промолчал бы, если бы заметил бомбу?
— Взрыв был несильный, значит, и мина небольшая, — ответила Настенька. — Такая мина могла поместиться в мыльнице, даже в авторучке, и никто бы не заметил.
— Это пускай эксперты решают! — отрезал Темирханов. — А вы должны честно записать, что свидетели не видели в кейсе ничего подозрительного!
— Допрошу их и запишу, — ответила Настенька. Темирханов повеселел.
— Прекрасно! Я больше ничего и не хочу: правды и только правды! — подколол он следователя, как будто она хотела вранья и только вранья. — Теперь идем дальше. У нас есть еще один свидетель: Вадим. Он гнался за ворами, а не спал, как остальные… Вадик! — громко позвал Темирханов.
Дверь купе сразу же открылась. Здоровяк стоял на пороге, преданно глядя на босса. Подслушивал?
— Ты видел, как воры сбрасывали вещи с поезда? — спросил Темирханов.
— Конкретно, — подтвердил Вадик.
— И кейс видел?
Вадик замялся. Маша отлично помнила, как он говорил ночью: «Из-под носа чемодан увели!» Чемодан — и только.
— Закройте дверь! — приказала Настенька, но было поздно. Вадик понял намек босса.
— А как же! — твердо сказал он. — Я все видел: и кейс выбросили, и чемоданы, и видеокамеру полковника.
— Закройте дверь! — повторила Настенька.
На этот раз Вадик послушался. Громыхнула дверь, и Маша увидела в зеркале несчастное лицо Настеньки. Перехитрил ее миллионер. Сговорился с Вадиком у нее на глазах.
— Вот и лопнула ваша версия! — с победным видом заключил Темирханов. — А теперь я расскажу, как было на самом деле. Проводник — сообщник моров, тут я с вами согласен. Когда Вадик погнался за ними, проводник успел заскочить в свое купе. Норы спрыгнули с поезда, Вадик вернулся к себе и уснул. А проводник стал думать: сейчас Вадик одурманен снотворным, а что будет потом, когда он мыслится? Он же вспомнит, что убегали от него трое, а спрыгнули только двое. Вадик был опаснейшим свидетелем! И проводник решил убрать его сейчас же, пока остальные не проснулись. Он достал кейс из тайника, который мы все видели…