— Времени нет поесть, — с большим сожалением сказал он, промокнув салфеткой вспотевший лоб. — Придется зайти после допроса.
Обратно в свой вагон они мчались на всех парах. Пропустив Машу вперед, Вадик подталкивал ее упругим пузом и с устрашающим лязгом захлопывал за собой двери. Он очень торопился, хотя следователь
Настенька не назначала ему точное время, а просто сказала, что допросит его после Темирханова.
— Ну и куда мы гнали? — спросила Маша, когда г к красневшийся Вадик плюхнулся на откидной стульчик у двери купе.
Пакет с одежками приятно оттягивал руку, но ей было жалко, что вещи куплены второпях, без внимательной примерки. Половина удовольствия потерялась.
Вадик еще раз посмотрел на часы.
— А спорим, сейчас она отпустит босса?
— Откуда тебе знать? — возразила Маша.
— От верблюда. Спорим или нет?
— А на что?
— На щелбан.
— Нет, — отказалась Маша, — у меня и так голова болит.
— Ага, тебя же дверью стукнуло, — вспомнил Вадик. — Ладно, я и так скажу: допрос идет ровно полчаса, а за полчаса босс кому хочешь мозги заканифолит. Если, конечно, ему надо.
Глава VI
КОФЕЙНЫЙ КОРОЛЬ
Вадик оказался прав. Очень скоро Темирханов с кроткой улыбкой вышел из купе. Следом высунулась потная Настенька. Вид у нее был замученный.
— Теперь вы, — позвала она Вадика, стараясь не глядеть на Темирханова.
— Босс… — заикнулся здоровяк, и тут Настенькино терпение лопнуло.
— Не разговаривать! — взвизгнула она и втащила Вадика в купе.
Маша осталась в коридоре с очень довольным собой миллионером. Улыбается? Хорошо. Глядишь, и разговорится с глупенькой девчонкой.
— Довели вы Настеньку, — заметила она.
— Что ты говоришь! Я?! — очень правдиво сыграл Темирханов. — ОНА меня допрашивала, а Я ее довел?!
— А что? Нормальный ход: учителя нас спрашивают, мы их доводим.
— Нет, я ни при чем, — сказал Темирханов. — Это у нее самолюбие играет. Девочке хочется громких дел, чтобы про нее в газетах писали: «Полуночный взрыв», «Миллионер-террорист». А тут банальная кража. Вот она и сочиняет, чего не было.
— Банальная — значит, обычная? — спросила Маша.
— Да. Обычная, тривиальная, не выходящая из ряда вон.
— А как же мина?
— Детская хлопушка, — отмахнулся миллионер.
— Что, правда детская?
— Ну, чуть посильнее. Я видел, как выводили проводника. Вы-во-ди-ли, — с нажимом повторил Темирханов, — а не выносили. Конечно, поддерживали под руки, у него же глаза были забинтованы. Но шел он сам. Разве это мина?
— Мина, не мина, а так взорвалась, что дверь купе вышибла, — возразила Маша.
— Я думаю, проводник отшатнулся и сам ее вышиб. Такую дверь пни ногой, она сорвется. — Темирханов говорил охотно. Похоже, он еще не пережил допрос и теперь выкладывал все, что не захотела слушать Настенька. — И она хочет доказать, что я возил с собой эту дребедень! Даже обидно, честное слово. Ты сама подумай: пускай я самый последний бандит, пускай я Бармалей, которым детей пугают. Но я богатый Бармалей. Если мне нужно кого-нибудь взорвать, я не стану начинять кейс новогодними хлопушками, я не повезу мину за тысячу километров. Я дам денег, и мне всё сделают, как надо!
Похоже, Темирханов не врал. Маша вспомнила, как он открывал свой кейс: без всякой осторожности, чуть голову под крышку не засовывал. А какой человек сунул бы голову туда, где ее может оторвать? Только тот, кто не знал, что кейс заминирован!
Так Маша и сказала, очутившись в купе с глазу на глаз со следователем Настенькой:
— Ахмед Рашидович не знал, что у него в кейсе мина.
— Садись, — сказала Настенька, что-то записывая на листке плохой сероватой бумаги. — Симпатичный костюмчик. Где купили?
— У челночницы, ее проводницы нашли где-то в поезде. Вещи турецкие, а она их везет продавать в Москву. Показать? — спросила сбитая с толку Маша.
— Сейчас, только допишу… — Настенька поставила последнюю точку и с любопытством взглянула на Машин пакет. — Выкладывай, выкладывай все!
Минут десять они обсуждали покупки. Маша сама не заметила, как рассказала про кукол-проводниц и про то, что Вадик с боссом обычно ездят в их нагоне. И только назвав фамилию Темирханова, она поняла, что допрос уже идет.
— Понимаете, не мог он так притворяться, — сказала Маша, боясь, что Настенька опять не станет слушать.
— Ну-ну, — подбодрила Настенька, — продолжай.
— Я видела, как он заглядывал в кейс. Разве можно так играть с миной?!
— А вдруг можно? — заметила Настенька. — Откуда тебе знать — ты специалист по минам?
— Нет, — смешалась Маша и в лоб спросила: — Думаете, Ахмед Рашидович преступник? Тогда почему вы хотите, чтобы я поехала к нему домой?
Настенька замахала руками:
— Что ты! Выкинь это из головы! Если считаешь, что я отдаю тебя преступнику, то лучше возвращайся в свой Укрополь!
— В Укрополь я уже не хочу, — отказалась Маша. — Вы же сами говорили, что ехать одной опасно. Лучше я дождусь дедушку в Москве, у Ахмеда Рашидовича. Но должна же я знать, в чем тут дело! Если он честный, то почему вы его допрашиваете?
— Я и тебя допрашиваю, и остальных свидетелей.
— Ахмеда Рашидовича вы допрашивали ПО-ДРУГОМУ. Я же слышала!
Настенька долго молчала, вертя в пальцах дешевую одноразовую ручку.
— Даю тебе честное слово, — наконец сказала она. — Ты можешь спокойно ехать к Ахмеду Рашидовичу, он тебя не обидит.
— Это не объяснение, — заметила Маша.
— Другого не будет. Я не могу выдавать тайну следствия.
— Да что вы можете выдать, когда я сама все видела? — удивилась Маша. — Сейчас главная тайна — кто подсунул Темирханову мину. Если вы только из-за этого к нему… — Она хотела сказать «придираетесь», но это было бы невежливо. — …Его допрашиваете…
— А вот это не твое дело! Я следователь, ты свидетель. Я спрашиваю, ты отвечаешь. А когда не спрашиваю, не отвечаешь! — И Настенька со стро-1им видом поправила пучок у себя на затылке. Ну, точно она хотела казаться старше.
Еще недолго Настенька расспрашивала Машу, а йотом дала ей подписать листок под названием «Показания несовершеннолетней Алентьевой».
Показания начинались так: «Во время посадки на поезд гражданин Темирханов имел при себе черный кожаный кейс с двумя замками желтого металла. При мне он открывал кейс, а затем случайно рассыпал его содержимое. Вещи, которые я успела заметить в упомянутом кейсе: мелкие винты и гайки в большом количестве, пакетики растворимого кофе (около десяти) и книга „Анжелика и король“ в твердом перемете бордового цвета»…
Дальше шло описание украденных чемоданов, история с бутылкой кваса… И ни слова о том, что Маша считала самым важным!
Она отодвинула Настенькин листок.
— Почему вы не записали, что Темирханов не шал про мину?
— Потому что ты сама этого не знаешь, — строгим голосом ответила Настенька. — Вот найдут оперативники этого минера. Я устрою им с Темирхановым очную ставку: допрошу обоих вместе, чтобы стало ясно, кто говорит правду. И уже после этого запишу: «Гражданин Темирханов не знал о взрывном устройстве». Или знал. Смотря что допрос покажет. А пока это все только твои предположения. Я могу соглашаться или не соглашаться с тобой, но записывать должна только факты.
— Но это же факт! — заспорила Маша. — Зачем взрывное устройство миллионеру? Он может киллера нанять.
— Факты — то, что ты видела, слышала и трогала руками, а все остальное — домыслы, — устало сказала Настенька. — Я ночь не спала. Подписывай протокол и не морочь мне голову!
Серый листок снова придвинулся к Маше. Ей стало все равно, и она подписала.