Не снимай ноги с блюдца, Дед потянулся за корзиной с едой и как бы невзначай уронил на дно лодки салфетку. Поднял он ее уже вместе с блюдцем и засунул в корзину.
Я допустил ошибку, — глухо сказал он. — А теперь мы будем ее исправлять. Выгружайтесь, разомните ноги, поймайте кого-нибудь для развлечения. Потом сядем на камушки, пообедаем, полечим Петин нос… Будем вести себя, как обычно.
А какую ошибку-то? — спросил Петька, но Дед не слушал. Он уже выпрыгнул из лодки с корзинкой в руках. Тогда Петька сказал: — Если как обычно, то я мидий надеру. Незнамова, будешь сырые мидии?
Лопай сам, только в сторонку отойди, — отказалась Маша.
Если кто-то не знает, мидии — это ракушки вроде устриц. В Укрополе на мясо мидий ловят рыбу. Им кормят кошек. При этом всем известно, что в сочинском магазине «Дары моря» клочки крошечных мидий в банке стоят немногим дешевле красной икры.
Зря брезгуешь, — сказал Петька, утирая окровавленный нос Машиным платком. Сморкнулся для пробы, посмотрел: — Вроде прошло… Серая ты, Незнамова! Мидий весь мир ест, и только за ушами трещит.
Ну и пускай, а меня от них тошнит. — И Маша пошла к Деду, который уже расстелил на камушке салфетку и выкладывал съестные припасы.
Кажется, Петька обиделся. Маша оглядывалась на его спину с торчащими лопатками и ругала себя. Пробовала она мидий. Терпеть можно. Если бы сама нашла сервиз князя Потемкина, то на радостях не отказалась бы от Петькиного угощения. А сейчас отказалась. Из зависти, вот отчего.
На Олюшкин мыс она посмотрела случайно. И вдруг — раз! — полыхнуло в глазах. Солнечный зайчик мелькнул и ускакал дальше, на мгновение разогнав глубокую тень от булыжника. Какая-нибудь случайная стекляшка не могла двигаться сама по себе. Значит, блестел бинокль в руках преступника!
Дед сидел спиной к берегу и лущил вареное яйцо.
Кто-то смотрит, — подошла Маша.
Знаю, я их давно засек. Съешь яичко.
Не хочу, противно. Мы будем есть, а он — смотреть? Это же зоопарк, «кормить и дразнить зверей запрещается»… — Маша с опозданием сообразила, что Дед почему-то сказал «я ИХ засек», как будто наблюдателей было много. — Думаешь, он там не один?
Есть у меня такое подозрение. Полчаса назад блестело у тарного завода, а теперь — на мысу. Хотя, может, это один человек. Просто подобрался к нам поближе.
Николай Георгич! Незнамова! — Петька скакал к ним по камням, размахивая над головой чем-то ярко-фиолетовым и блестящим. — Ну, везуха мне сегодня! Итальянская! Гадом буду, итальянскенькая!
Он подбежал, еще издали показывая маску для подводного плавания.
Маска была изумительно красивая, не говоря уже о том, что удобная: с панорамным стеклом, с «гармошкой», чтобы зажимать через нее нос, когда на глубине надо продуть уши… Неудивительно, что Петька радовался ей больше, чем золотому сервизу князя Потемкина. Сервиз придется отдать в музей, а хозяин маски вряд ли найдется. Теперь она Петькина.
— Мечта, — оценила Маша и отвернулась. Да, везло сегодня Петьке! Неприлично везло.
— Ни у кого в Укрополе такой нет! — похвалился Петька. — Хотя нет, вру: помнишь, у Триантафилиди?
— У Триантафилиди? Огородника? — вскинулся Дед.
Маша поняла, о чем он подумал, и сказала:
Нет, огородник тут ни при чем. Сегодня с утра его маска была на месте, а часа через два мы уже плыли сюда. Ему толькв до моря дойти — полчаса, а надо было еще приплыть на остров, потерять маску и на обратном пути не столкнуться с нами. Не реактивный же он, Триантафилиди. Да и лодки у него нет.
Сто пудов! — подтвердил Петька. Ему, понятно, не хотелось отдавать маску. — Николай Георгич, он же старый. Может, всего лет на пять вас моложе или на десять. Думаете, такой сморчок будет с маской плавать?! Она у него на стенке висит для украшения убогого жилища.
Выходит, я еще хуже сморчок? Совсем трухлявый? — обиделся Дед.
Я ж не про вас! — без задержки ответил Петька. — Сморчок — не возраст, а физическая подготовка. Вас я бы не освободил от физкультуры. А Триантафилиди нельзя даже футбол смотреть по телику, чтобы давление не поднялось. У него же пузо на нос лезет… Николай Георгич, а где мое блюдце? Дайте глянуть, а то я не рассмотрел его совсем.
Потом, — отрезал Дед. — За нами следят, Петя. Скорее всего это преступники, и скорее всего они поняли, что мы тут делаем. Нам неизвестно, сколько их и как они вооружены…
Петька слушал, закатывая глаза и облизываясь от наслаждения.
…Самое дрянное — то, что телефон я забыл в пиджаке, — говорил Дед. — Мы не можем позвонить в милицию, а идти домой сейчас опасно. Если у преступников будет хоть малейшее подозрение, что мы раскрыли их тайну, то нам не позволят дойти до дома.
Жесть! — счастливым голосом простонал Петька. — Вот везуха так везуха! Повяжем их, Николай Георгич, а?! Вы же разведчик, и мы с Незнамовой тоже не шланги. Я могу в челюсть ногой. Так им накидаем — мало не покажется!
На их месте я бы сбил нас машиной, — не возражая Петьке, продолжал Дед. — Самый надежный вариант. Во-первых, сойдет за несчастный случай, во-вторых, можно быстро скрыться.
Петька сник. Грузовику в челюсть не дашь.
Поэтому ешьте, набирайтесь сил. — Дед вытащил из корзины салфетку со злополучным блюдцем и постелил ее на камушек так, что блюдце оказалось снизу.
А потом? — спросил Петька.
А потом продолжим наши игры. Наблюдатели уже поняли, что мы ищем. Наша задача — показать, что мы не нашли ничего.
Как же, обманешь их, — уныло сказал Петька. — Вы же поплавок сбросили там, где я нашел сервиз.
А мы сделаем вид, что приостановили поиски из-за того, что у тебя кровь носом пошла. Сейчас вернемся на прежнее место и будем искать дальше. А поплавок ты при-топи. Укороти леску, чтобы он держался метрах в трех под водой. В маске его будет легко найти, а с берега в бинокль не видно.
А блюдечко?
Блюдечко спрячем на острове. Не исключено, что нас обыщут, как только сойдем на берег. Если найдут блюдечко, то уж точно не отпустят живыми.
Сказав эти страшные слова, Дед разломил пополам большой сахарный помидор, присыпал солью и впился в половинку зубами.
— Фкуфнота! — похвалил он с набитым ртом. — Ефте, ефте, рефята!
Маша с Петькой стали есть. Куски не лезли в горло. Еще бы, когда на берегу взблескивали стекла вражеского бинокля! Дед строго-настрого запретил им глядеть в сторону берега. Надо было вести себя так, будто ты и не подозреваешь о слежке. Единственным, у кого это получалось просто здорово, был сам Дед. Он с удовольствием хрустел перьями зеленого лука, обмакивая их в серую крупную соль, показывал простенькие фокусы с вареными яйцами и вообще, казалось, забыл о преступниках. Только однажды Дед посерьезнел и со вздохом сказал:
А знаете, ребята, в последний раз я так отдыхал двадцать лет назад. На рыбалку ездил.
Много наловили? — полюбопытствовал Петька.
Ни одной. У меня удочка была без крючка… — Дед помолчал, любуясь Петькиной изумленной физиономией, и объяснил: — На леске опускался в воду специальный приемник, а где-то на другом берегу сидел такой же, как я, «рыболов» с передатчиком. Я даже не видел его. Шесть часов ехал, пересек границы двух штатов, потом весь день «ловил», потом ехал обратно. А передача продолжалась пятнадцать секунд. В тюрьме я часто жалел о той рыбалке. Ну что мне мешало закинуть еще одну удочку, настоящую, и выхватить окунька граммов на триста!
Так в чем вопрос? — удивился Петька. — У меня в лодке четыре самодура. Садитесь хоть сейчас и ловите. Тогда, может, и эти, — он стрельнул глазами в сторону берега, — подумают, что мы просто рыбу ловим.
Дед сказал:
Нельзя. Есть правило: ДО и ПОСЛЕ вести себя одинаково.
До и после чего?
До и после главного. Скажем, у меня встреча с агентом. Разговаривать мне с ним не нужно, а нужно подать условный знак: «За мной следят, сворачивай работу». Я выберу для встречи обычный день и пойду по своим обычным местам: на работу, на обед в ресторанчик. Вечером пройдусь по самым людным магазинам, посижу в баре и вернусь домой. За день я попадусь на глаза тысячам людей. Те, кто за мной следит, никогда не поймут, что нужного человека я встретил еще с утра, а тайным сигналом была ручка в нагрудном кармане. Понял?