Но восьмиклассники так и не узнали, о чем хотел рассказать Слава, потому что вошел Самосвалов — потный, горячий, в новой фуражке и пыльных полуботинках. Маша поняла, что начальник Укропольской милиции опять бродил по оврагам, разыскивая выходы из катакомб.
— Написали? Молодцы. — Он собрал у восьмиклассников листочки и пошел в свой кабинет.
— А мы? — заикнулся Петька.
— Свободны, — не останавливаясь, бросил Самосвалов.
— Товарищ капитан! — побежал за ним Петька. — Я там развил свою мысль о минировании оврагов.
Самосвал обернулся и подмигнул ему.
— А неплохая мысль! Лети, соловей.
Маша не поняла, что хотел сказать Самосвал. У начальника Укропольской милиции не было чувства юмора. Назвать Петьку Соловьева соловьем и подмигнуть — это для него удачная шутка. Выходит, что про минирование оврагов он говорил не шутя. Но этого не могло быть!
Выйдя из милиции, Петька гордо сказал:
— Так-то! Идеи Петра Соловьева претворяются в жизнь.
— Если целый день трепаться, то можно и что-нибудь умное нечаянно сбрехать, — заметил Боинг.
— Ну, сбреши, сбреши! — покраснел Петька.
— Язык мозолить неохота, — отказался Боинг и посмотрел на часы. — Шестой урок уже кончился, а час не прошел. Пошли пожрем, Соловей. Ты угощаешь.
После схватки на колах Боинг стал относиться к Петьке терпимее. Он привык, что одноклассники его боятся, а Петька вчера хоть и убегал, но огрызался и не просил пощады.
Маша опять думала о ведомой, но уже не с завистью, а с жалостью: сидит одна в подвале, трусит… Или не трусит, а ждет, что появится Белый Реалист. В него верили все укропольские девчонки, даже те, кто говорил, что никакого Белого Реалиста нет. Говорить-то говорили, но расспрашивали тех, кто ходил в подвал, и было ясно — им тоже хочется, но боязно.
За пять минут до назначенного времени они подошли к черному ходу. Поход в катакомбы настраивал на серьезный лад. Маша уселась на крыльцо и проверила только что купленное снаряжение: леску — три катушки по километру, новую свечку, зажигалку, цветные мелки, чтобы чертить стрелки. Петька вполголоса рассказал Боингу о пропавшем фонарике «Ленинград», и второгодник согласился, что да, раз фонарик пропал, стало быть, его свистнули. Все прислушивались, ожидая, что вот-вот щелкнет засов и Наташка распахнет им дверь.
Пять минут прошло.
И еще пять минут прошло.
И еще десять.
Для аккуратной Наташки это было невероятное опоздание, тем более что от пол вала до черного хода всего десяток ступенек.
— Охраннику попалась, — предположила Маша.
— Тогда бы она сюда пришла, — со знанием дела ответил Боинг. — Охранник, он что? Запишет фамилию и выставит из школы.
— А к родителям не отведет?
— Не, он же школу не может оставить. Забоялась твоя дружбанка. Сидит дома и трясется.
Маша покачала головой. Ведомая, конечно, трусиха, но аккуратная и обязательная трусиха.
— Надо спускаться в колодец, — решила Маша.
Глава XIII
В СТАРОМ КОЛОДЦЕ
О колодце в глубине школьного сада каждый укропольский первоклашка узнает первого сентября. Ему говорят:
— Здравствуйте, дети! Вы пришли учиться в светлые классы Укропольской средней школы, которая воспитала почетного гражданина нашего города генерала Феклушина, пятерых капитанов дальнего плавания, троих банкиров и даже одного циркового дрессировщика львов.
Только первоклашка разинет рот, представляя себя генералом, банкиром, а еще лучше дрессировщиком, как ему говорят:
— И все эти замечательные люди слушались учителей и НИКОГДА НЕ ХОДИЛИ К КОЛОДЦУ!
Первоклашка радостно ерзает: он уже знает, что когда взрослые говорят «нельзя», это значит «там очень интересно».
— И только один мальчик, — продолжает учительница, — один за всю историю Укропольской средней школы, НЕ ПОСЛУШАЛСЯ И ПОШЕЛ К КОЛОДЦУ!
Обычно на этом месте кто-нибудь из первоклашек робко предполагает:
— И его съел серый волк?
Учительница объясняет, что, если хочешь о чем-нибудь спросить, надо поднять руку. А первоклашки изнывают от нетерпения. Всем хочется узнать, что стало с непослушным мальчиком.
— И вместо того чтобы стать генералом, банкиром или дрессировщиком, — говорит учительница, — ОН ПРОВАЛИЛСЯ В КОЛОДЕЦ!
На этом страшилка кончается. Первоклашки не спрашивают, что стало с мальчиком. Они уверены, что уж в колодце-то его точно съел серый волк. Хотя на самом деле он теперь завхоз Иванов.
Иванов любит рассказывать, каким был хулиганом и двоечником до того, как провалился. Скорее всего, после школы его бы приняли только на тарный завод мыть грязные бочки от селедки. Но в колодце Иванов сломал ногу и целую зиму провел в постели. Со скуки он читал подряд все книжки, даже учебники, и в конце концов поступил в бухгалтерский техникум. «А в двадцать пять лет я стал самым молодым в районе заместителем директора школы по хозяйственной части!» — назидательно заканчивает Иванов, и всем видно, как он гордится своим головокружительным взлетом.
Так что рассказ о колодце мог бы звучать и так: «Дети, если хотите лучше учиться, прыгайте в колодец. Это очень больно, зато способствует глубокому изучению школьной программы».
Мальчишки заторопились В таких случаях ждать всегда тяжелее, чем действовать, пускай даже с риском. Колодец запирался на висячий замок, но Боинг легко с ним справился. Откинул крышку, посмотрел на ворот. Ведро было привязано тонким стальным тросиком.
— Не годится, — сказал Боинг. — Он гладкий, так и съедешь до дна.
— А ведро? — заспорил Петька. — Сядешь в ведро…
— …И дужка оторвется, — закончил Боинг. — И потом, почему я?
— Если хочешь, я первый спущусь, а ты за мной, — великодушно предложил Петька. — Думаю, женщин мы не станем втягивать в это рискованное предприятие?
— Ага, женщина только ворот крутить будет. В тебе сколько кило, Ромелла?
Петька промолчал, смущенно глядя на Машу.
— Может, за веревкой сбегать? — предложила она. Но Боинг уже разыскал излюбленное оружие укропольцев — кол. Положил на камень, прыгнул двумя ногами, сломал.
— Поедешь на палочке верхом, — сказал он Петьке, сооружая на тросике двойную петлю. Ведро так и осталось болтаться: Боинг просто сделал петлю чуть выше и продел в нее половинку кола. — Выдержит. Полезай, Соловей!
— Нет, сначала я! Она моя подруга! — решительно сказала Маша.
— Мне все равно, — Боинг взялся за рукоятку ворота. — Не бэ, Алентьева. Мы в том году колодец чистили, так я своего родителя спускал и поднимал. Че ждешь, садись!
Маша уселась на палку, пропустив трос между ног, поддернула на плече ремень сумки и начала осторожно сползать в колодец. На память пришел Иванов с его хромой ногой.
— Оставь сумку, а то уронишь, — посоветовал Петька.
— Нет, у меня там свечи.
— А мы ее потом в ведре спустим.
— Вот вы-то и уроните, — отмахнулась Маша и, покрепче ухватив трос, бросилась в колодец. Трос рванулся из рук, загудел, и она повисла над бездной. В черной глубине отсвечивал кружок воды, бледный и маленький, как луна.
— Порядок! Опускаю! — крякнул Боинг.
Заскрипел ворот, сматывая трос с барабана. Стены колодца поползли вверх. Сначала они были сложены из крупных булыжников, ниже пошел сплошной ракушечник. На стенах были видны одинаковые параллельные царапины, не похожие на следы от кайла. Колодец бурили какой-то машиной, значит, он был гораздо моложе катакомб.
Палка, на которой сидела Маша, медленно вращалась — крученый тросик расплетался под тяжестью. Это навевало не самые веселые мысли. Например, о ноге Иванова. Маша сказала себе, что тросик ненамного тоньше автомобильного, а в легковой машине около тонны, значит, смешно бояться, что он оборвется. Хотя даже скалы не вечны. Сколько лет этому тросику? А вдруг он в середине проржавел?